Затем столкновения между евреями и нацистами произошли в нашем квартале в Южном Амстердаме. Одна такая стычка случилась в нашем любимом кафе-мороженом «Косо» на Рейнстраат. Говорили, что евреи плеснули германским солдатам в лицо нашатырным спиртом.

В феврале в старом Еврейском квартале было взято четыреста заложников. Ходили слухи о том, что этим людям пришлось пережить страшные унижения – на коленях ползать у ног нацистских солдат. А затем прошла облава, многих евреев схватили и куда-то увезли на грузовиках. Оказалось, их отправили в концентрационный лагерь Маутхаузен. Вскоре стало известно, что эти люди «случайно» погибли. Семьям выслали извещение о смерти их близких от инфаркта или туберкулеза. Естественно, историям о случайной смерти никто не верил.

Голландцы закипают медленно, но, когда чаша терпения переполняется, их гнев не знает границ. В знак протеста против жестокого и унизительного обращения с евреями 25 февраля мы объявили всеобщую забастовку. Мы хотели, чтобы евреи знали, что нам небезразлично то, что с ними происходит. 25 февраля в стране воцарился хаос! Перестал ходить транспорт, закрылись все предприятия. Возглавили забастовку наши докеры, их примеру последовали другие рабочие. До немецкой оккупации в Голландии существовало множество партий и политических групп. Теперь же мы объединились – все выступали против немцев. Февральская забастовка длилась три потрясающих дня. Это событие заметно подняло настроение голландских евреев. Все почувствовали солидарность. Выступить против захватчиков – это опасно, но так прекрасно! Впрочем, за эти три дня забастовки нацисты отомстили голландцам жестокими преследованиями.

Мы с Хенком уже давно не были в доме Франков и очень тревожились за наших еврейских друзей. Меня грызло чувство раскаяния и сожаления. Как мы могли быть такими наивными? Как можно было верить в то, что такой аморальный тип, как Адольф Гитлер, будет уважать наш нейтралитет? Если бы наши еврейские друзья успели уехать в Америку или Канаду! Особенно мы тревожились за Франков и их детей. Два брата госпожи Франк вовремя уехали в Америку.

Когда мы снова увиделись с Франками, то заметили, что со времени оккупации здоровье Марго заметно ухудшилось из-за постоянной тревоги. Она вообще часто болела, но старалась, чтобы болезни не мешали ее учебе. Сейчас она изо всех сил пыталась скрыть свой страх.

А вот Анна стала настоящим экстравертом и откровенно говорила обо всем. Она прекрасно понимала, что происходит в мире, и возмущалась несправедливостью, которая творилась в отношении евреев. Анна давно увлекалась знаменитыми кинозвездами, любила проводить время с подружками. Теперь же у нее появилось новое увлечение – мальчики. Она то и дело рассказывала о своих разговорах с симпатичными представителями противоположного пола.

Казалось, ужасные мировые события ускорили развитие этой маленькой девочки. Анна вдруг решила узнать и испытать абсолютно все. Внешне она оставалась хрупкой, живой, веселой двенадцатилетней девочкой, но душой значительно повзрослела.

Неожиданно я получила приказ явиться в германское консульство. Меня охватили дурные предчувствия.

Я тщательно выбрала костюм, и мы с Хенком отправились в германское консульство, которое располагалось на Музеумплейн, совсем рядом с Рейксмузеем. Здание выглядело весьма зловеще.

Мы подошли к дверям. Нам приказали остановиться и спросили, какое у нас дело. Я показала полученную повестку. После тщательного изучения документа нас впустили внутрь и провели по коридору к какому-то кабинету. Я крепко держалась за Хенка.

Дверь была закрыта. Прежде чем впустить нас, мою повестку снова тщательно изучили. Из-за двери доносились громкие сердитые голоса. Внутренний голос подсказывал мне, что произойдет что-то ужасное. Я еще крепче вцепилась в Хенка.

Мне велели войти. Хенк пошел за мной, но охранник остановил его и велел ждать.

Я вошла одна.

Когда я предъявила повестку, хозяин кабинета не стал вести светских разговоров и сразу потребовал мой паспорт. При этом он смотрел на меня, как на грязную лужу. Он забрал паспорт и вышел.

Время тянулось бесконечно. Я ожидала худшего: меня вышлют в Вену, я никогда не увижу моего дорогого Хенка, меня заставят вступить в нацистскую партию, что-то ужасное случилось с моими родственниками в Вене.

Какой-то чиновник вышел из соседнего кабинета, осмотрел меня с головы до ног, ничего не сказал и ушел. Снова потянулось ожидание. В кабинет зашел еще один чиновник, и все повторилось. Я уже стала думать, что они рассматривают меня, чтобы решить, что со мной делать. Большинство немецких девушек моего возраста работали в Голландии горничными. Я на горничную не походила, и это их озадачивало.

В конце концов, вернулся первый чиновник. В руках он держал мой паспорт. Он спросил, правда ли, что я отказалась вступить в нацистский девичий клуб. Я вспомнила визит той девушки несколько месяцев назад и кивнула.

Чиновник с ледяным выражением лица протянул мне мой паспорт.

– Ваш паспорт недействителен, – холодно сказал он. – В течение трех месяцев вы должны вернуться в Вену.

Я открыла паспорт. На странице со сроком действия стоял большой черный крест.

Не зная, что делать, я отправилась в отдел полиции по делам иностранцев, где регистрировалась каждый год. Здесь ко мне всегда хорошо относились. Я рассказала полицейскому обо всем, что произошло в германском консульстве, показала свой паспорт и спросила, как мне теперь быть.

Он сочувственно изучил документ и печально покачал головой.

– Мы живем в оккупированной стране и не можем вам ничем помочь. Мы бессильны.

Он еще немного подумал и почесал в затылке.

– Единственное, что я могу вам предложить, – вернуться в германское консульство и устроить сцену. Начните рыдать, скажите, что вы не имели в виду ничего плохого, когда отказывались вступать в их клуб.

Я окаменела.

– Никогда!

– Тогда у вас есть только один выход: выходите замуж за голландца.

Я сказала, что собиралась это сделать, но тут он снова покачал головой.

– Для этого вам понадобится свидетельство о рождении из Вены.

Я сказала, что у меня есть родственники в Вене. Может быть, они смогут помочь? Полицейский продолжал качать головой. Он указал на дату возле большого креста.

– Ничего не получится. У вас всего три месяца. Даже в обычное время на пересылку официальных документов уходило больше года. А сейчас у нас необычное время.

Добрый голландец искренне мне сочувствовал.

Я бросилась домой и сразу же села за письмо своему дяде Антону в Вену.

«Пожалуйста, вышлите мне свидетельство о рождении!» – написала я.

Потянулись дни ожидания.

Пока я ждала ответа от дяди, немцы продолжали продвигаться. По радио рассказывали об успехах армий генерала Роммеля в Северной Африке, о том, что Гитлер вот-вот захватит Грецию и Югославию. Хотя правительство Румынии поддерживало нацистов, страна тоже была оккупирована. Мы жадно ловили любые хорошие известия на Би-би-си и «Радио Оранж» – сообщения о военных поражениях немцев, об успешных актах движения Сопротивления, которое постепенно формировалось в Голландии и других странах.