Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Веретено, – вдруг обратился мальчишка к Жорику (чего Илья никак от него не ожидал), хмуро глядя на старшего исподлобья, – ты это… возьми его… к нам. Чего тебе стоит?
Парнишка, по всему видно, чувствовал свою вину перед незнакомым парнем, который вроде как оказался на поверку своим, потому что в следующую минуту подошел к Илье и неуверенно протянул ему свою грязную ладошку.
– Меня здесь все Шкетом кличут, – сказал он смущенно. – А мама Павликом называла… Только она умерла у меня… Под бомбежку попала в войну.
Было заметно, что это признание мальчишке далось с невероятным трудом, и он, чтобы не расплакаться от воспоминаний о матери, неожиданно грубо по-мужски выругался и яростно сплюнул на пол.
Веретено на это ничего юному подельнику не ответил, лишь несколько раз ловко прокрутил в пальцах выкидной нож, наглядно продемонстрировав Журавлеву искусное владение «пером». Лиходей вопросительно уставился на своего корефана, на всякий случай сунул руку в карман, стараясь на ощупь надеть свинцовый кастет на влажные от пота пальцы.
Глава 5
Река непрестанно трудилась, день и ночь величественно несла свои воды, держа на плаву военные катера, гражданские пароходы и огромные серые баржи, груженные песком, кирпичом и другими строительными материалами, предназначенными для восстановления разрушенного в годы войны древнего русского города Ярославля. Волны равномерно набегали на пологий берег, с шорохом плескались, и зыбкая поверхность обширного водного пространства ярко играла зеркальными бликами. Высокое жаркое солнце, неподвижно висевшее по ту сторону Волги, сияло с голубого, без единого облака неба пронзительно желтым расплавленным медом.
От прекрасного вида широко раскинувшихся просторов, от обостренного чувства сопричастности к долгожданной Великой Победе у находившихся на набережной людей лучились глаза, светлые улыбки не сходили с одухотворенных лиц, и лишь у одного Леонтия Семенова на душе было хмуро, как в пасмурный день.
Надвинув на глаза светлую кепку, держа сжатые в кулаки руки глубоко в карманах широких льняных брюк, он размашисто шагал по еще неустроенной набережной, угрюмо глядя прямо перед собой. По его осунувшемуся лицу текли струйки пота, но не от духоты, а от напряженного мыслительного процесса. Мысли его были до того нерадостные, что впору было утопиться: взять да и прыгнуть прямо сейчас с высокого мола в воду. Семенов даже на минуту приостановился, окинул взглядом отдыхающих и снова двинулся дальше, ухмыляясь от нерадостной перспективы быть похороненным с вздутым животом и синим лицом, какие обычно бывают у всех утопленников.
С того дня, как Илья Журавлев отправился в Ярославль, минуло больше недели, а от него не было ни слуху ни духу: человек как будто сквозь землю провалился. Семенов уже голову сломал, прикидывая и так и этак, желая понять, куда занесло прикомандированного тамбовского оперативника: прибыл он на место или потерялся в пути? А ведь перед отъездом они не просто договаривались между собой, как старинные приятели, а Леонтий Семенов настоятельно требовал, даже приказывал, как старший группы, курирующий внедрение офицера НКВД Журавлева в местную банду, что как только Илья определится с работой и подыщет себе подходящую квартиру, он обязательно должен выйти на связь. Но даже если и устроиться не удастся, он все равно должен был выйти на связь в течение трех, максимум четырех суток. А в случае каких-то уж совсем непредвиденных обстоятельств дополнительно давалось еще пару дней. Но срок давно вышел, а известий от Ильи как не было, так до сих пор и нет.
Место для тайника, куда Журавлев должен был спрятать послание, было выбрано не абы как, а с умом. С таким расчетом, чтобы к нему всегда можно было подойти, не вызывая у окружающих подозрения и лишних вопросов.
Таким местом Семенов, как уже опытный в таких делах сотрудник, к тому же хорошо знающий местные обычаи, выбрал бетонную скульптуру на Волжской набережной. Еще с довоенной поры там, в импровизированном парке в окружении лип и вязов, на высоком квадратном постаменте стояла известная на весь Советский Союз спортивная композиция «Девушка с веслом». На крутобедрую стройную девушку приходили любоваться не только парни, но и солидные мужчины, чьи вторые половинки до того раздобрели на домашних харчах, что кроме жалости у своих мужей иных чувств не вызывали. Поэтому ничего странного в том, что неженатый парень мог сюда периодически приходить, не было и вряд ли могло вызвать по этому поводу какие-либо сомнения у праздношатающихся по набережной горожан.
Единственным недостатком скульптуры после бомбардировки пристани немецкой авиацией во время войны стало отсутствие части ее изящной голени, которая сразу обрывалась после колена и дальше уже шла полая стопа, намертво прикрепленная к побеленному постаменту. Вот в эту нишу, скрытую от посторонних глаз, Илья и должен был класть выкуренную папиросу «Норд» со спрятанным в ее полом мундштуке крошечным листком с нужными донесениями.
Вряд ли самый обычный, изжеванный и обслюнявленный окурок вызовет даже у заядлого курильщика желание сунуть папиросу себе в рот, чтобы сделать пару затяжек. На это все и было рассчитано.
«Угробили парня, – сетовал Леонтий, направляясь привычным маршрутом к скульптуре, которая даже без части ноги издали смотрелась красиво и гармонично, похожая на балерину в образе белоснежного лебедя. – Пропал парень не за понюх табаку, – размышлял он и от чувства собственной вины мучительно морщил лицо; потом резко выпростал руку из кармана и принялся указательным пальцем яростно тереть переносицу, как будто этот жест мог ему подсказать, где теперь разыскивать Илью. – Такого парня потеряли! И все из-за этих чертовых бандитов».
И хоть Семенов отлично понимал, что все это издержки их опасной