сильно обеспокоенный тем, что своенравная хозяйка может запросто отказать, вполголоса уговаривал Веретено невидимую собеседницу. – Твое дело обработать парню рану, чтобы от жары вдруг не завелись в голове опарыши (при этих словах Илья непроизвольно потрогал подсохшую рану, покрывшуюся кровяной корочкой), да перевязать.

– У меня здесь что, лазарет? – цедила сквозь зубы недовольная Нора, нещадно пыхая сигаретой так, что даже внутри сарая было слышно ее тяжелое астматическое дыхание. – Чтобы каждому проходимцу устраивать тут лечение. Отвали, Веретено!

– И желательно… – чуть помолчав, осторожно продолжил Жорик, через силу стараясь вымолвить уж совсем, как видно, неприемлемую для нее просьбу, – постирать его окровавленную гимнастерку…

Он не успел еще договорить, как разгневанная Нора с размаху ударила обнаглевшего до крайности бандита по щеке. Удар был настолько силен, что от оглушающе громкого звука пощечины Илья невольно вздрогнул, удивившись про себя упрямому и несдержанному характеру незнакомой девицы.

– Я вам не прачка! – заявила категорично женщина.

– Я… тут… ни… при… чем, – заметно сдерживая ярость, четко разделяя слова, клокочущим голосом, как будто у него в горле вдруг запершило, произнес Веретено, потирая полыхавшую алым цветом щеку, и перейдя на свистящий шепот (в этот миг Илье даже пришлось приподняться на руках и напрячь свой слух до предела, но зато он смог хоть и не без труда, но все же достоверно разобрать), убедительно проговорил: – Это Ливер просил передать… Все вопросы к нему. Мое дело – сторона.

– Ладно, – буркнула с видимой неохотой Нора. – Можешь ему передать, что я все сделаю.

«Должно быть, она и является хозяйкой этого подворья», – предположил Илья и не ошибся, потому что девица тут же решительно потребовала:

– Дай ключи от моего сарая!

Донесся резкий раздражительный скрежет ключа, и дверь на всю ширину распахнулась. От неожиданно хлынувшего внутрь солнечного света Илья невольно прижмурился, сквозь ресницы наблюдая за вошедшей в сарай молодой женщиной. Остановившись напротив, она уставилась на оперативника холодными бесстрашными глазами необычного изумрудного цвета.

– Поднимайся… вояка, – зло усмехнувшись, сказала Нора и слегка пнула его в бедро ногой в разношенной тапке. – Царствие Божие проспишь. Уж коли меня определили лечить тебя, так и быть, вылечу, – и бесцеремонно распорядилась: – Снимай гимнастерку… Да не бойся, не ссильничаю… Веретено не даст соврать.

Веретено быстро заглянул в сарай, сдержанно хмыкнул и тут же ушел, через несколько секунд проскрипев уличной калиткой.

«А этот урка ее боится, – с удивлением отметил про себя Илья и неуверенно предположил: – Должно быть, этот самый Ливер у них главарь банды, а она с ним сожительствует. А лезть на рожон против ее хахаля ему, по всему видно, не с руки… Себе дороже».

Приняв задумчивый вид чужака на свой счет, Нора неожиданно для себя смутилась: впалые щеки обагрил легкий румянец, уголки полных губ, собранные в надменную куриную гузку, дрогнули в сдержанной улыбке. Сбавив пренебрежительно-наглый тон на более щадящий, она с несвойственными для нее доверительными интонациями в голосе проговорила:

– Уж больно ты стеснительный, парень, как я погляжу. Показывай… чего там у тебя… с башкой? Лиходей, он такой… знатный мастер орудовать кастетом. Придурок, каких мало.

Илья, несказанно удивленный ее противоречивым характером, только сейчас вдруг обратил на девушку особо пристальное внимание, с любопытством рассматривая ее в упор.

У Норы был прямой, немного заостренный нос, черные, выгнутые коромыслами густые брови, высокая, явно не по моде, объемная прическа. Ее туловище туго обтягивал белый вязаный свитер с глухим воротом, поверх которого находилась золотая цепочка с кулоном в виде сердечка. Украшение располагалось между трогательно торчавшими небольшими острыми грудками, расположенными на приличном расстоянии друг от друга, что говорило об истеричности характера обладательницы столь скромных по размеру грудей.

Но больше всего Илью поразили непривычного кроя женские брюки – стильные, довольно узкие, – по всему видно, привезенные из Германии в качестве трофея каким-нибудь расторопным победителем.

Нора аккуратно стянула через голову Ильи окровавленную гимнастерку, долго и тщательно разглядывала глубокую рану, осторожно касаясь кожи холодными пальцами. Дела там, видно, обстояли настолько плохо, что она вдруг с сочувствием предложила ему выпить самогона, а услышав категоричный отказ, с недоумением пожала костлявыми плечами.

– Как знаешь, – ответила Нора несколько удивленным голосом, Илья обернулся, и они встретились глазами. – Чего смотришь? – с вызовом спросила она и криво ухмыльнулась. – Да, гоню, продаю, жить-то надо как-то. Бывает, и сама немного выпью. А чего? Имею полное право. Не тебе меня осуждать, испытал бы с мое, по-другому запел бы… тоже мне, вояка.

– Да я ничего, – опешил от ее необоснованного напора Илья. – Пей, мне-то что.

Сохраняя на лице все ту же кривую ухмылку, Нора стремительно повернулась и легкой походкой направилась к выходу, до неприличия вызывающе вихляя узкими бедрами, что можно было расценить как ее желание понравиться незнакомому парню из тамбовской глубинки.

«Опасная девица, – несколько озадаченно подумал Илья, провожая ее покачивающуюся гибкую спину прищуренным взглядом. – Натерплюсь я с ней горя, если здесь надолго задержусь».

* * *

Полторы недели Илья жил у столь взбалмошной хозяйки, как Нора, на правах то ли гостя, днем с удовольствием помогая одинокой женщине по хозяйству, то ли арестанта, которого на ночь запирали на замок в сарае. Но утомительно было даже не это, а то, что ему постоянно приходилось следить за своими словами во время, казалось бы, самого незначительного разговора с молодой, но довольно прожженной особой, и настороженно относиться к своему поведению, чтобы не выдать истинного лица и не провалить операцию.

За все время долгого и нудного пребывания здесь его старый знакомый Веретено появлялся всего лишь пару раз. Он садился в сторонке где-нибудь в холодке, курил одну за другой папиросы и незаметно, исподтишка наблюдал ледяными глазами за Ильей.

– Ничего, братуха, – говорил он непринужденно, но в его поганых устах эти незначительные слова приобретали довольно угрожающий смысл, – Бог терпел и нам велел. Скоро все образуется, ты только не боись. Главное, чтобы все подтвердилось. Верно я базарю?

Илья хоть и не понимал конкретно, о чем идет разговор, но охотно кивал, тем самым как бы подтверждая истинность сказанных им слов, делая вид, что все в порядке и ему не только переживать, но и бояться нечего. А после того, как бандит уходил, Журавлев на