нараспев. — Ты убил собаку.

Проклиная и толкая его, мальчишки пытались вырвать его трость и джутовый мешок.

Виктор Джулио отступил назад. Размахивая своей тростью, он вслепую колотил насмешливых юнцов.

- Оставьте меня в покое! — закричал он дрожащими губами.

На мгновение напуганные его яростью, юноши притихли.

Вдруг, словно только что заметив, что Виктор Джулио не один, они повернулись к Октавио.

— Кто ты? — закричал одни из мальчишек, переводя взгляд от одного мужчины к другому, возможно, оценивая результаты их обоюдного сговора. — Ты был со стариком? Ты его помощник?

Октавио не ответил. Взмахнув веревкой над своей головой, он защелкал ею перед собой как хлыстом. Смеясь и вскрикивая, ребята пытались уклониться от прицельных ударов. Но когда некоторым из них веревка обожгла не только икры и бедра, но и плечи и руки, они отступили назад. Они ринулись за Виктором Джулио, который тем временем убегал к ущелью, где еще догорали собаки.

Старик оглянулся. От ужаса у него расширились зрачки, мальчишки были почти за его спиной. Они не казались ему людьми, они напоминали ему свору лающих псов. Он попробовал бежать быстрее, но жгучая боль в груди тормозила движения.

Мальчишки, поднимая гальку, бросали ею в него, просто подшучивая над ним. Но когда сын Лебанесы потянулся за большим камнем, остальные ребята постарались превзойти друг друга — в ход пошли большие осколки породы. Один из них попал Виктору Джулио в голову. Он зашатался. Глаза его ничего не видели, земля уплывала из-под ног. Старик покачнулся и свалился в обрыв.

Ветер донес из ущелья сдавленный крик. Запыхавшись, с лицами в полоску от пыли и пота, мальчики стояли, глядя друг на друга. Затем, словно по какому-то сигналу, они бросились в разные стороны.

Октавио сбежал вниз по крутому склону и опустился на колени перед неподвижным телом Виктора Джулио. Он сильно встряхнул его. Старик открыл глаза. Дыхание слабеющими вспышками выходило из него. Голос был слабым, приглушенным звуком.

- Я знал, что конец близок, но думал, что это конец моей работы. Мне и в голову не приходило, что все закончится таким образом.

Его зрачки блеснули странно яркими искрами. Он пристально вглядывался в глаза своего помощника. Жизнь ушла.

Октавио безумно встряхнул его.

- Иезус! Он мертв! — Октавио перекрестился и поднял свое вспотевшее лицо к небу. Несмотря на ослепительное сияние солнца, бледная луна была отчетливо различима. Он хотел помолиться, но не мог вспомнить ни одной молитвы. Единственный образ засел в его мыслях — множество собак преследовало старика по полям. Октавио почувствовал в своих руках нарастающий холод, его тело начала бить дрожь. Можно снова убежать в другой город, подумал он. Но тогда они заподозрят его в убийстве Виктора Джулио. Лучше оставаться некоторое время в городе, пока все не прояснится, решил он.

Октавио долго наблюдал за мертвецом. Затем, поддавшись порыву, он поднял трость Виктора Джулио, лежавшую рядом. Он погладил ее и потер прекрасно вырезанный набалдашник о свою левую щеку. Он чувствовал, что она всегда принадлежала ему. Стало интересно, сможет ли он когда-нибудь воспроизвести танец трости.

VII

Октавио Канту закончил свой последний. сеанс лечения. Он взял свою шляпу и встал со стула. Я заметила, как сильно годы сдавили ему грудь и ослабили мышцы его рук. Вылинявший пиджак и брюки на нем были на несколько размеров больше. Карман на правой стороне резко выпирал от большой бутылки рома.

— Вот так всегда, когда она заканчивает мое лечение, сон куда-то прячется, — прошептал он мне, Продолжая смотреть своими ввалившимися бесцветными глазами на Мерседес Перальту. — Сегодня я заболтался с тобой. Никак не могу понять, почему ты так интересуешься мной.

Широкая улыбка разгладила его лицо, когда он поместил свою походную трость между большим пальцем и запястьем. Его рука замелькала взад и вперед с таким поразительным мастерством, что трость, казалось, подвесили в воздухе. Ни слова не говоря, он вышел из комнаты.

- Донья Мерседес, — тихо вскрикнула я, поворачиваясь к ней.

- Ты не спишь?

Мерседес Перальта кивнула.

- Я бодрствую. Я всегда бодрствую, даже когда сплю, — мягко сказала она. — Это способ, которым я пытаюсь сдерживать свои прыжки вперед себя.

Я сказала ей, что с тех пор как я начала беседовать с Октавио Канту, меня постоянно мучают изводящие вопросы. Мог ли Октавио Канту как-то уклониться и не вставать на место Виктора Джулио? И почему он в такой полной мере повторяет жизнь Виктора Джулио?

- Это неопровержимые вопросы, — ответила донья Мерседес.

- Но лучше пойдем на кухню и спросим об этом Канделярию. У нее побольше ума, чем у нас обеих вместе. Я слишком стара, чтобы быть умной, а ты слишком образована.

С сияющей улыбкой она взяла меня за руку, и мы пошли на кухню.

Канделярия, занятая тем, что скребла днища медных тарелок и горшков, не слышала и не видела нашего прихода. Когда донья Мерседес подтолкнула ее руку, она издала пронзительный и испуганный вопль.

Канделярия была высокой, с покатыми плечами и широкими бедрами. Я не могла определить ее возраст. Иногда она выглядела на тридцать, а иногда на пятьдесят. Ее загорелое лицо было покрыто крошечными веснушками, расположенными так равномерно, что они казались нарисованными. Она выкрасила свои темные вьющиеся волосы в морковно-красный цвет и надела платье из вызывающе разрисованного ситца.

- Как? Что тебе надо в моей кухне? — спросила она с притворным раздражением.

- Музия одержима мыслями об Октавио Канту, — объяснила донья Мерседес.

- Бог мой! — вскричала Канделярия. Когда она посмотрела на меня, ее лицо выражало искреннее потрясение. — Но почему о нем? — спросила она.

Озадаченная ее обвиняющим тоном, я повторила вопросы, которые только что задала донье Мерседес.

Канделярия засмеялась.

- А я уж было забеспокоилась, — сказала она донье Мерседес.

- Музии такие странные. Я вспомнила ту музию из Финляндии, которая пила стакан мочи после обеда для того, чтобы сбросить вес. А женщина, которая приехала из Норвегии ловить рыбу в Карибском море? Как я знаю, она так ничего и не поймала. Из-за нее перессорился весь экипаж судна. Тоже мне, взяли в море на свою голову.

Весело смеясь, обе женщины присели.

- Никто не знает, что у музий в голове, — продолжала Канделярия. — Они способны на все.

Она вновь захохотала, еще громче, чем прежде, а затем опять принялась скрести свои горшки.

- По-видимому, Канделярию очень мало заинтересовали твои вопросы, — сказала донья Мерседес. — Я лично думаю, что Октавио Канту не мог избежать становления на место Виктора Джулио. У него было очень мало силы; вот почему он был схвачен тем, что таинственнее всего, о чем