— Ты же сказал ложиться спать, — теряется девчонка, присев на кровати.

— А ты рада стараться? — я ее сейчас укушу, могла бы просто изобразить доброжелательность и поцеловать.

— Я исполнительный человек, — жмет плечами ровно, но прежде, чем я взорвусь, наклоняется, находит мой рот и закрывает его поцелуем.

Доля секунды и я уже плохо соображаю. Сваливаю Стасю на спину и нависаю над ней. Почему я решил, что ей ничего уже не будет угрожать. Почему не оставил Федора здесь? Почему я решил, что с каких-то хуев Егоров перестанет трогать мое? У него определенно нет мозгов. Судит по себе? Думает, если я забрал его дочь таким способом, то и сам не лучше него? Что я в принципе постоянно беру женщин силой? Не беру, сами идут и делают то, что я скажу. И эта мелкая сука делает, но делает это словно под дулом пистолета. А я так не хочу. Блядь, прошло две недели, а мы до сих пор на той же отправной точки. Я хочу ее до безумия. Но хочу так, чтобы отвечала, чтобы чувствовала себя в безопасности и привыкла ко мне, испытывала страсть и желание.

Я себя не понимаю. Я забочусь о том, чтобы она что-то чувствовала ко мне? Такого никогда прежде не было. А с этой все по-другому. До сих пор накрывает злость на себя же за тот первый раз. Полчаса и все бы было в ажуре, закажи я смазку, прояви терпение.

— Чем занималась без меня, — дышу сбивчиво и часто, так, словно от преследования убегал.

— Включи свет и увидишь, — дразнит неожиданно игривым и довольным голосом.

Я не слышал таких интонаций и ноток прежде. Удивлен.

— Разбежался, лучше рассказывай, — улыбаюсь ей в шею и губами скольжу по ароматной коже, — с соседями нормально прижилась, баба Стеша проституткой не называла?

— Ну, скажем так, ты не узнаешь комнату, когда включишь яркий свет. Только последнего штриха не хватает — туалетного столика. Я купила его, вчера, но позже он сломался об мои телеса, оставив синяк на боку.

Я снова напрягся, а Стася вдруг провела по моему боку успокаивающим жестом.

— А соседи у тебя милые. Баба Стеша меня обожает. Так что, если вдруг услышишь, что тебе срочно надо на мне жениться, не удивляйся, закрывай уши и беги, — хмыкнула.

— Задействовала свои таланты, похвально, — продолжая пытать себя тем, что трусь носом о ее кожу, — потом оценю. А на счет сватовства…бабу Стешу трудно удовлетворить. Признавайся, что ты ей сделала приятного?!

Пальцы шустро пробираются под мышку и щекочут Стасю.

— Я не боюсь щекотки, — веселится, — не лопни. Я просто сходила старушке в магазин. Она дала мне копейки и попросила хлеба и молока. Кто блин так питается? Я купила обычную продовольственную корзину и нажарила ей сырников, когда вернулась. Удовлетворила на все сто, так сказать.

— Твою мать, — бросаю возмущенно и вытаскиваю ладонь, потерпев фиаско, зато она тут же находит упругую грудь и пробирается под кофточку, осторожно гладит ее, пока Стася рассказывает о бабульке, — у нее дед недавно умер, жить на одну пенсию стало туго. Мама помогала всем, чем могла, теперь некому.

Я настойчивее ласкаю крошечный сосок и в полутьме пытаюсь рассмотреть выражение ее лица.

— Да, она тепло отзывалась о твоей маме. Соболезную, — негромко отвечает Стася.

А я предпочел бы услышать стон удовольствия, а не соболезнования, потому что никто раньше не оставался безучастным после таких ласк.

— Ты хотя бы что-то чувствуешь, когда я тебя ласкаю, Стась? — едва держусь, чтобы не сорваться с кровати и не свалить в душ, в очередной раз.

— Я же не робот. Ты разве сам не чувствуешь, что моя грудь напряжена? Это не ее естественное состояние. Мужчине с твоим опытом стоило бы знать.

— Мужчина с моим опытом хочет трахаться, поэтому кое-кто сейчас просто обязан утешить мое уязвленное самолюбие, — присасываюсь к соску, пальцами проникаю в шортики, к нежной плоти и блядь я сейчас заскулю, нет, не от того, что не могу ее взять, а от того, что сухая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сколько времени и моих нервов должно уйти, что бы я не просто трахал ее тело, как игрушку, а чтобы она отвечала и просила еще? Сам виноват, убил в ней все доверие в первый раз.

Девчонка подливает масла в огонь, молча открыв тумбочку и так же молча протянув мне тюбик со смазкой. Не спорит. Не возмущается, что отправил спать, а теперь пристал. Покорно делает то, что ей сказано.

— Спрячь, никакого секса, — подавляю рычание, — иди ко мне.

Сваливаюсь с нее и включаю ночник, хочу видеть, а не только ощущать. Падаю на спину и кладу руки под голову.

— Будем привыкать постепенно и исправлять ошибки. Действуй, я весь твой, Стася.

— И что мне с тобой делать? — говорит задумчиво, оглядывая мое тело.

По взгляду нельзя прочитать ни одной мысли. Что в ее голове? Любопытство? Страх? Отвращение? Лицо настолько беспристрастно, насколько возможно.

А руки тем временем касаются моей кожи. Подушечки пальцев скользят по кубикам пресса, поднимаются к груди, путаются в коротких волосах.

Член реагирует на каждое ее мимолётное прикосновение и уже давно таранит трусы. Не подсказываю. Хочу, чтобы сама.

Цепляется взглядом за бугор. Сглатывает. Садится удобнее. Второй рукой ныряет мне в трусы, высвобождая узника на волю. Кажется, пугается одного его вида. Глупая девчонка. Девки дуреют, когда его видят, и облизываются, а она боится.

— Он слишком большой, — говорит низко и едва слышно, разглядывая сжимаемый в руках трофей.

— Меньше не станет, привыкай к тому, что есть, малыш, — самодовольно ухмыляюсь, — дальше, не останавливайся.

Она не смотрит на меня, её взгляд прикован только к нему. В отличие от её взгляда на меня, здесь читаются эмоции отчетливо. Страх. И любопытство. И это сраное любопытство, как бальзам на душу.

Она наклоняется и целует головку, а затем принимает её в сладкий плен своего ротика. У меня сводит пальцы ног от внезапного удовольствия. Пытается взять его глубже в рот. Губы плотным кольцом обхватывают ствол. Посасывает. Несмело, но так горячо.

— Тебе нравится? — поднимает глаза, выпуская его изо рта и опаляя дыханием головку.

— Блядь, не нужно слов, просто делай это, Стася!