наловчился мастерить бомбы. Миниатюрные, всего-то с коробку от папирос, но при этом по разрушительному воздействию они страшнее полупудового снаряда! В прошлом году в Петербурге устроил дерзкий налет на канцелярию губернатора, в результате погибли девять человек. В этом году, в марте, восьмого числа — взрыв в жандармском отделении, убиты штаб-офицер, его адъютант, три вахмистра и семь рядовых. В Москве Бойчук готовил покушение на великого князя. Правда затея не выгорела, бомбиста успели подстрелить. Но в толпе зевак погибли четверо, раненных не считали. А взрыв на Волхонке в сентябре, неужто не помните? Мало ему — родного отца убил, да как жестоко! Остались от артиста только ноги, а все, что выше пояса, разнесло взрывом. И ошметков не нашли…

— Правду сказывают, кто на Касьяна родился, тот с адом породнился, — пробормотал Митя.

— И что же, Бойчук и вправду такой неуловимый? — перебил его сыщик.

Полковник кивнул и заговорил, не выпуская папиросу изо рта.

— Пытались внедрить в банду трех лучших агентов. Без толку! Он их как семечку расщелкивает, а кожуру выплевывает. Вот, надеялись через отца к нему подобраться, привратника этого зачислили в стукачи с солидным жалованьем, надо отметить, по пяти рублей в месяц. Но то ли бомбисты так Харитона запугали, что он молчит, то ли и вправду в последнее время сын к Столетову не заглядывал. Но как же они связь поддерживали?

— Через доверенное лицо, — Мармеладов повторил свои подозрения насчет посыльного из лавки.

Порох внимательно выслушал, потом крикнул за дверь — мигом прибежал городовой Кашкин.

— Ты вот что, бери Харитона. Пробегите по всем окрестным лавкам, где вином торгуют. Везде смотрите обслугу, если опознает в ком того самого посыльного, что доставлял г-ну Столетову бутылки — немедленно сюда. Постой! Возьми-ка с собой еще двоих, да покрепче. Смотри, не упусти!

Потирая руки, он повернулся к сыщику.

— За эту ниточку мы весь клубок размотаем. Если, конечно, вы не ошиблись.

— Нет, Илья Петрович, я все больше убеждаюсь в том, что посыльный имеет связь с подпольной ячейкой Бойчука. Ведь он принес актеру бомбу.

— Неужто ты догадался, как убили Столетова? — ахнул Митя, успевая задать следующий вопрос прежде следователя тайной полиции.

— Это не догадка, я доподлинно знаю, — Мармеладов встал и прошелся по комнатёнке привратника — три шага от стены до стены, и назад. — Ой, да не напрягайтесь, ваше высокородие! Оставьте подозрительность, мы с вами по одну сторону закона стоим. К бомбистам я не имею никакого отношения. Просто логическим путем отбросил все невозможные варианты. Актер не мог привезти бомбу от г-жи Д, у которой ужинал вчера вечером, или из театра. Он вернулся в непотребном состоянии и с трудом вскарабкался по лестнице. Не донес бы бомбу, взорвался раньше. Сегодня принимал только нас троих, но мы бомбу также не приносили. Значит, доставил ее посыльный, которого вчера днем приметил Харитон.

— Но ведь тот принес лишь две бутылки вина! — с жаром возразил Порох.

— Правильно! В одной из них и была бомба. Вам, полковник, сложно догадаться, но ты, Митя… Ты же видел, как пьет актер?

Почтмейстер нахмурился, вызывая в памяти картинку из недавнего визита.

— Пьет, как все. Берет бутылку, встряхивает ее и прямо из горлышка… Мы так в эскадроне пили, бывало.

А вот следователь сразу понял, все-таки в цепкости ему не откажешь, прищурился и переспросил:

— Встряхивает?

— Встряхивает! — сыщик не скрывал своего азарта. — Жест этот уже непроизвольный, выработанный годами. А потому каждый, кто знал Столетова лично, мог его заприметить. Пожелай любой знакомец убить артиста, он залил бы в бутылку гремучий студень, а в самую середину воткнул бы тонкую стеклянную трубку со ртутью, запаянную с двух концов. Пока пробку не откупоришь, такой бомбой хоть жонглировать можно, а открыл, встряхнул бутылку — трубка внутри ломается и…

Тут Мармеладов не удержался от озорства и спародировал ограбленного финансиста.

— Буу-уммммм!

— Хитро-о-о, — протянул следователь. — Но, выходит, актера хотели убить еще в день ограбления? Это просто повезло, что он на весь вечер уехал, а поутру начал пить с другой бутылки.

— Расчет на то и был: артисту никто не успеет задать вопросов. Свидетель умолкнет навсегда.

— А бомбисты спокойно потратят денежки на организацию новых покушений, — подытожил Порох. — Складно выходит. Но знаете, хотя служу я давно, разного навидался, вон уж циником стал, а все одно не укладывается в голове… Чтоб сын на родного отца руку поднял!

— Всякое бывает, — вздохнул Митя. — На то и жизнь.

Часть вторая. Порох и динамит

XII

Полковник Порох велел писарю сделать копии со всех бумаг по делу об ограблении сберегательной кассы и вечером городовой Кашкин доставил их на Пречистенку. Сыщик в пятый раз перечитывал протокол допроса актера Столетова. Искал среди кривобоких строчек новый след, какую-нибудь зацепку, ранее не замеченную, чтобы расследование сдвинулось с мертвой точки.

Раздался стук в дверь — настойчивый, торопливый, но при этом легкий, почти нежный.

— Входите, Лукерья Дмитриевна! Не заперто, — откликнулся Мармеладов.

Журналистка стремительно ворвалась в комнату, бросила шубку на подоконник и осталась в коверкотовом костюме — строгий пиджачок, длинная юбка.

— Как вы узнали, что это я?

— Вы напоминаете туго натянутую тетиву лука, с которой в это мгновение сорвалась стрела. Тетива дрожит, предчувствуя, что оперенное древко непременно попадет в цель, и при этом издает необычный вибрирующий звук, словно струна из гуслей Садко. Все это я различил в вашей манере стучаться и угадал, кто стоит на пороге.

— И что вы за человек, Родион Романович? Вечно вывернете вот эдак и не поймешь сразу: то ли комплимент сказали, то ли оскорбление. Слишком много яду в ваших словах, — Лукерья уселась на оттоманку, не дожидаясь приглашения. — А хваленая наблюдательность происходит из того, что вы любите