бросаться тёмное пятно долины, за которой Баграм.

Переходим на связь с Окабом, и сразу в эфире слышим позывной вертолёта ПСО.

— Окаб, 809-й, взлёт группой произвёл, курс отхода 80.

— 809-й, вас понял. Борт на удалении 85. Идут в вашем направлении.

— Окаб, я 302-й в паре с 301 м. У него отказ, ваше управление, — вышел я на связь с руководителем полётами.

— Понял, 302-й, удаление от точки 80. Заход с ходу разрешил.

Вот уже и горные хребты заканчиваются. Если дальше так и пойдёт, выйдем к посадочному курсу в 50 километрах, а там и прыгать можно будет.

— 301-й, как управление? — спросил я, но Марк молчал. — 301-й?

— 302-й, табло «Масло» загорелось.

Значит, начало падать давление масла. Кажется, настоящий пожар в двигателе неизбежен. Нужно снижаться, чтобы создать более комфортные условия для катапультирования.

Вот уже начинается плоское предгорье и небольшие насаждения леса. Та самая «зелёнка», в которой могут быть и духи. Надо ещё пролететь немного.

— 302-й, удаление от точки 38. К снижению приступили?

— 301-й, готов снижаться? — спросил я у Марка.

— Готов, 302-й.

Начали постепенно снижаться. Я тоже работал чаще рычагом управления двигателем, чтобы идти рядом с Барсовым. Высота 3300, и позади уже высоченные хребты Гиндукуша. «Зелёнка» всё ещё под нами.

— 302-й, удаление 30, — подсказывает нам руководитель полётами.

— 302-й, я 809-й, иду к вам. Встану в вираж в 10 километрах от Окаба. Готов работать.

— Понял, 809-й.

У самолёта Марика возникает пожар за килем. Происходит это в полной тишине, разрастается без какого-либо дыма и тянется пламя метров за 10 от самого киля МиГа. В такой огненный хвост, никогда бы не поверил, если сам бы не увидел.

— Марк горишь, прыгай! — кричу я, но проходит несколько секунд и ничего не происходит. — 301-й, катапультируйся!

Затем и руководитель полётами повторяет подобное три раза. Секунды растягиваются в вечность, но Марк не прыгает. Почему? Если не прыгнет, взрыв баков и тогда от самолёта ничего не останется.

— 301-й… катапультируюсь! — отзывается Марк и начинается уже знакомый мне процесс.

Я встал в вираж, наблюдая, как Барсов на парашюте опускается на окраину «зелёнки» в паре километров от небольшого кишлака. Стоит прикрыть товарища, пока не подойдёт экипаж ПСО.

— Окаб, я 302-й, наблюдаю 301го. Подо мной в окрестностях Бамиана.

— 809-й, я наблюдаю тебя 302-й. Пять минут, и будем в твоём районе, — вышел в эфир экипаж вертолёта.

Смотрю вниз и вижу, как бежит небольшая толпа к Марку. Стоит пройти и отработать по ним с пушки. А если мирные и просто решили посмотреть?

Снизился ещё ниже. Вряд ли бы мирное население стало стрелять по мне из своих автоматов и бежать сломя голову к приземлившемуся лётчику.

Что ж, хотел как лучше. Отвернул в сторону с набором высоты. Включаю вооружение и готовлюсь отстрелять весь боекомплект из пушки. Переворот и выполняю пикирование.

Нажимаю гашетку пушки, и под фюзеляжем быстро рокочет ГШ-23, выбрасывая в первую секунду полсотни снарядов. Прошёл в горизонте над Марком, который уже подготовился отстреливаться, и перевёл самолёт в набор высоты.

— 809-й, наблюдаю лётчика. Забираем.

Вот и хорошо. Спокойно можно идти домой.

После посадки, когда заруливал на стоянку почувствовал, как начала болеть каждая мышца в теле. Видимо, напрягся я здорово в этом полёте. Смотрю на правую руку и понимаю, что она у меня дрожит, и сделать с этим ничего не могу. Пробивает какой-то озноб, словно у меня лихорадка.

Похоже, всё вместе навалилось на меня в последнее время. Ещё и Ольга непонятно себя ведёт. Когда я уже смогу расслабиться?

Открыл фонарь кабины и впустил обжигающий воздух Баграма. Ветра почти нет, но любое дуновение опаляет любой незакрытый участок твоего тела. Снял шлем и чувствую, насколько пропотел в этом полёте. Кажется, даже на пол кабины накапало.

— Сергеич, говорят, Барсов прыгнул? — забрался на стремянку Дубок, начиная отстёгивать меня от кресла.

— Да. Сейчас его заберут. Не везёт мне. Второй раз за два дня при мне катапультируется наш лётчик.

— Наоборот. Обходит тебя стороной беда. Не спугни удачу, — сказал Дубок, вынимая меня из кабины.

Пока что держу эту «птицу» двумя руками. Видать, после гибели в прошлой жизни, возвращает мне старушка судьба должок. Ещё бы в любви мне немного везения.

Когда я спустился по стремянке, примчался к моему самолёту Томин. Выскочив из командирского УАЗа, он быстрым шагом направился ко мне. За его спиной озадаченные Гусько и Бажанян.

— Товарищ командир, лейтенант Родин поставленную задачу выполнил. При выполнении полёта… — начал я докладывать Валерию Алексеевичу, когда тот подошёл ко мне, но он махнул рукой, чтобы я остановился.

— Как здоровье, ребя? Машина в порядке? — спросил Томин, пожимая мне руку.

— Так точно. Ни царапины. Старший лейтенант Барсов получил повреждение…

— Это я слышал. Почему ты его одно отпустил в район Хоста, а не прикрывал, Сергей? — спросил командир, отводя меня в сторону.

— Валерий Алексеевич, от Мотора была команда оставаться в зоне.

— Вот только не надо сейчас, ребя, изображать из себя ответственного военного! — воскликнул командир и нагнулся ко мне. — Сейчас в штаб поедешь со мной. Этот цирк с Хрековым надо заканчивать.

Пока ещё не видно было на горизонте вертолётов. Возникшую паузу командир посвятил интересному обсуждению ситуации с пакистанцами. Выслушав мой рассказ про воздушный бой, он сразу обратился к Гусько и Бажаняну.

— Какие у нас есть варианты повлиять на командование? — спросил Гусько, закурив сигарету.

В этот момент, Дубок начал заправлять мой самолёт. Надо было видеть глаза моего техника. Не постеснялся он и командира. Подошёл к начальникам по всей форме с докладом о недопустимости курения рядом с топливозаправщиком.

— Елисеич, вот ради тебя, затушу. И то, потому что ты здоровее меня! — улыбнулся замполит и растоптал недокуренную сигарету. — Вон и вертолёты летят.

Марка командир встретил, как и полагается в таких случаях — по-отечески обнял, поправил форму и сразу предложил испить в машине сто грамм для снятия стресса. Я стоял за спинами всей толпы техников и лётчиков, которые вышли встретить спасшегося молодого лётчика.

А я смотрел на Марка и понимал, что сейчас он пытается понять, насколько близко он был к той самой грани.

Он больше сотни километров вёл повреждённую машину к аэродрому, каждую секунду понимая, что вот-вот может произойти пожар и не факт, что успеет прыгнуть. Возможно, ему помогло, что в этот момент он был не один. Рядом был я, но не факт, что мои советы были правильными.

— Отойдите! Пропустите! — кричал Марк, пробиваясь ко мне.

Передо мной стоял уставший, пыльный лётчик, с расцарапанной щекой и потерянным где-то ботинком. Его руки ещё дрожали, а сам он едва сдерживался, чтобы не проронить скупую слезу.

— Серый, спасибо, что не бросил, — сказал Марик и кинулся ко мне, крепко обняв.

И вот это, пожалуй, лучшая награда для меня.