А в остальном, если не считать Валеры, все было в порядке. Училась я хорошо, учиться мне было даже интересно – не скучно по крайней мере. С деньгами я худо-бедно разобралась. Первый год сидела по воскресеньям за тем же столиком с газетами, договорилась со старой сменщицей, а летом домой не поехала, пошла по примеру многих наших девчонок в официантки – на корабль-ресторан, стоявший неподалеку от Зимнего и иногда отправлявшийся в плавание, когда был большой банкет. Заработала хоть на что-то и потом еще иногда подрабатывала – звали. Но все бросить, на все забить и каждый вечер зарабатывать деньги я не хотела, да и вообще не хотела в официантки. Конечно, меня мучила мысль о маме и тете Зине, я знала, что даже деньги, собранные мне на дорогу, приходилось еще долго и упорно выплачивать, я знала, что должна думать о них, но только зарабатывать деньги я не могла. Я была одна, я была без Валеры. Зато я гуляла по городу, изучала все углы, ходила в Эрмитаж (первый раз меня отвела туда Люся, и я прониклась, хотя у нас в городе даже картинной галереи не было), забиралась на галерку в театр – в театр я вообще первый раз тут попала и совершенно обалдела от императорской роскоши Александринки, а потом и до Мариинки добралась, познакомилась у касс с девочками, страдающими по балетным артистам, и иногда ходила с ними на спектакли. В балете мне, как это ни странно, больше всего нравилась музыка, артистов я одного от другого не отличала, что происходит на сцене, понимала плохо, не говорят же ничего. Музыку я слушала, сидя почти под самым потолком, почти ничего не видя, но уносясь в какой-то иной мир, почти как в небо. Там, в этом ином мире, в этих грезах, были только какие-то смутные мечты – там не было общежития, однокурсников, родителей, училища, даже аэропорта «Пулково», но Валера там был.

И когда однажды приехал на гастроли Большой, привез «Жизель», где, если я правильно поняла, крестьянская девушка влюбилась в принца, он ее бросил, она утопилась и превратилась в русалку, как у Пушкина, – я даже заплакала на спектакле, так мне стало горько, ведь все это было похоже на мою историю, хотя меня еще никто не бросал и я все еще надеялась на лучшее.

А еще я однажды зимой нашла себе самый настоящий клуб. Недалеко от нашего общежития был Дом культуры, обветшавший, облупившийся, черно-серый от грязи, впрочем, таким тогда было большинство домов, то ли водников, то ли литейщиков, то ли вагоноремонтников, я так и не поняла, но какая-то мужская специальность. Тем не менее на афише, мимо которой я проходила каждый день, был список исключительно «женских» кружков – вязание, макраме, кройка и шитье, бальные танцы. Одно время даже думала, не записаться ли мне на танцы, но раздумала – хватит с меня «дефиле», да и времени нет. А на самом деле просто на танцы ходить – хоть на бальные, хоть на какие – это значит мужика искать. Девчонки у нас не вылезали с дискотек, бегали куда только могли. Но я-то искать мужика не хотела, я была упорная и упрямая, а потому послала мысль об этих самых танцах куда подальше.

Но как-то получилось раз, что я пошла в сберкассу – меня Татьяна с нашего курса попросила квитанции оплатить. Татьяна была питерская и жила дома, с матерью-пенсионеркой, рвалась на части в поисках работы, ничего не успевала, а за квартиру платить надо. Вот она и попросила меня сходить вместо нее в сберкассу, потому что ей сразу после занятий надо было бежать на очередную халтуру. Я пошла – все равно по дороге, а там технический перерыв, «компьютеры зависли». И когда отвиснут, неизвестно – то ли через десять минут, то ли через час. Если бы не Татьяна, плюнула бы я на этот перерыв и побежала в общежитие, но я клятвенно обещала, потому что у нее был последний день, дальше набегала какая-то пеня (сама я так и не научилась в этом разбираться, дома с квитанциями всегда возилась мама). И я решила не уходить, зашла погреться в этот самый ДК – открыто было.

Там было пусто и пыльно. В гардеробе не висело ни одного пальто, наверное, потому, что внутри не топили и если кто и был в этом пустом здании, то все сидели одетые. Я бродила вдоль стендов с наглядной агитацией, вглядывалась в полутьме в лица рабочих в синих спецовках и так дошла до угла, за которым обнаружилась приоткрытая дверь в освещенную комнату. Я не выдержала и заглянула. Что-то похожее на школьный класс, сдвинутые парты, в одном углу – три девушки в пальто, сгрудившиеся у стола, за которым сидела симпатичная черноволосая дама в очках. Она увидела меня первой и, не дав мне юркнуть обратно за дверь, дружелюбно улыбнулась: «Заходи, деточка!» Так я познакомилась с Эльгой Карловной и стала иногда «заходить» – просто так, погреться и попить чаю, послушать и поговорить. Это был астрологический кружок, добавившийся к курсам макраме и икебаны. В обычной жизни Эльга Карловна была, кажется, преподавательницей химии, но поскольку одной химией в наше время не проживешь, «а торговать на рынке я уже стара», как сказала она нам однажды, Эльга Карловна взялась за астрологию, которой увлекалась уже лет десять. Она со смехом рассказывала нам, как чуть было не стала гадалкой с патентом, но, пообщавшись несколько раз с «клиентами», решила, что это не для нее. «И тут меня посетила мысль, девочки! Зачем искать кого-то одного, кто хочет услышать то, что хочет, и ни на что иное не согласен? Не лучше ли за то же самое время охватить как можно больше людей, действительно нуждающихся в добром совете и в том, чтобы им открыли новые горизонты? И тогда я стала искать вас, девочки, и нашла!»

Она была хорошая тетка, умела увлечь нас своими рассказами, желала нам только добра – и, пожалуй, с ее помощью мне удалось действительно кое в чем разобраться. Когда я два месяца спустя, вернувшись домой на зимние каникулы, рассказала про Эльгу Карловну тете Зине, она тяжко вздохнула и не смогла удержаться от восклицания, что все-таки не такой судьбы мне хотела и надеялась, что я поступлю в институт и смогу получить общество молодых и горячих, ищущих и дерзающих, общество, дух которого будет несколько отличаться от того, что я нашла у Эльги Карловны. Меж тем именно Эльга Карловна убедила меня рассказать все тете Зине: я боялась ехать домой и готова была безвылазно сидеть в Питере, только чтобы ни в чем не признаваться. Эльга Карловна, постоянно говоря о том, как влияние Луны сказывается на силе и могуществе моего знака этой зимой и как мой индивидуальный гороскоп, который мы все вместе должны были составить для меня под ее чутким руководством, непременно покажет, какая я недюжинная натура, между делом убеждала меня, что «не надо врать по телефону»… Наши девчонки, которых в кружке в разное время было человек пять-десять, а то и двенадцать, так привыкли приходить к ней со своими проблемами, что зачастую разговоры о звездах мы начинали, только обсудив проблемы более насущные: как помирить кого-то с парнем, что надеть на праздничный вечер, надо ли соглашаться ехать праздновать Новый год на дачу, стоит ли говорить родителям правду… Вот насчет правды и мы с ней поговорили, разговор этот закончился тем, что я поехала-таки домой, объяснилась с тетей Зиной, а потом уже мы вместе сказали все маме. Тетя Зина кусала губы и успокаивала себя Эрмитажем и Мариинкой, мама сперва страшно испугалась, как бы я не попала в плохую компанию, а проще всего оказалось с папой – он сперва начал кричать по привычке, а потом вдруг резко сменил тон и стал говорить о моем выборе даже с каким-то уважением. Кажется, в его голове сложилась неожиданная для меня картина. Я не пошла по стопам тети Зины, задаваки и вертихвостки, а пошла все-таки «в него», пошла туда, где я быстро начну работать и зарабатывать деньги, буду «пахать» и не стану тыкать в нос ему, отцу, своей ученостью. Он был доволен. Хотя и ругался по-прежнему, и шпынял меня по мелочам, но это уже было скорее соблюдением привычных правил игры, чем всерьез, внимание на это можно было уже не обращать.