мифом. Толкина, кажется, поразило наслоение пластов истории, формирующих невероятно масштабное прошлое, а также разнообразие исторических свидетельств, в которых оно выражается. Речь не только об архивах, археологии, фольклоре и устных преданиях, но и о памяти, психике, духовном, священном.

Помимо Нуменора, эта неоконченная история связана с «Беовульфом» ссылками на бога урожая Короля Снопа, на собственный толкиновский перевод этой поэмы и на исторических готов с их легендарной родиной — островом Скандза. Дальше в нарратив «Утраченного пути» вплетается фигура Эльфвина, путешествующего во времени англосаксонского поэта и «друга эльфов». Он идет по британским и ирландским мифам, по Средиземью и Волшебной стране и в какой-то момент поет о Лихолесье. Англосаксонские стихи, которые декламирует Эльфвин, Толкин впоследствии адаптировал в одном из черновиков «Сильмариллиона», и эти миры слились.

Вечные приливы и отливы текстуальных обменов проявляются и в привычке Толкина не просто писать поэзию на англосаксонском, которым он, по воспоминаниям его сына Кристофера, свободно владел (один из стихотворных примеров — Sellic Spell), а переводить на этот язык летопись Средиземья. Сам Эльфвин затем получил развитие в «Записках клуба „Мнение“», еще одном странном неоконченном романе, за который Толкин взялся около 1944 года, когда счел невозможным продолжать работу над «Властелином колец» (см. третью главу этой книги). В пространных дискуссиях клуба постоянно появляется и тема Нуменора: члены анализируют его язык и в итоге определяют его как англосаксонский, а мощь острова даже после погружения под воду способна вызвать разрушительный шторм. Еще там есть корабль «Эарендель» и Зигур, аналог Саурона.

Толкин вскоре забросил «Утраченный путь» ради работы над «Хоббитом» и не продвинулся дальше нескольких глав и серии заметок, но книга обнажает вопросы, заботившие писателя, — они будут совсем иначе раскрыты во «Властелине колец». Тот факт, что центральное место в повествовании отдано Нуменору и герою Элендилю (потом он превратится в нуменорского предка Арагорна), равно как и мистическая филология, ставят книгу в ряд произведений о Средиземье. Причудливые слова обладают во «Властелине колец» странной силой (см. заключение) и, кажется, собственной волей. Они стоят на страже древних культур, соединяют настоящее с прошлым.

Более того, в уста Альбоина вложено одно из важнейших убеждений Толкина: литература является эманацией того языка, на котором она написана, и язык «каким-то образом связан с атмосферой созданных на нем легенд и мифов». «Утраченный путь» — дорога к чудесному, путь в Волшебную страну — это и есть сам язык.

«Властелин колец» от Мордора до Шира окутан страхом перед тоталитарным правлением. Этот кошмар связан с Сауроном и его методами надзора, от соглядатаев до огненного глаза-прожектора, который прощупывает все вокруг, а также с его приспешником, сломленным Саруманом. Получается, что «Утраченный путь» напрямую посвящен острым политическим проблемам 1930-х годов, а в позднейших произведениях о Средиземье они только подразумеваются и раскрываются благодаря этому ненаписанному роману.

Еще одно Средиземье — неоконченное стихотворение Толкина «Падение Артура», где Эарендель, Тол-Эрессеа и Нуменор упоминаются даже чаще. Верно и обратное: некоторые элементы артуровских легенд были включены в Средиземье. Есть сходство между путешествиями Ланселота и плаваниями Эаренделя, а уход Ланселота сравнивают с уходом Туора. Сеть связей, соотношений и соответствий между различными толкиновскими преданиями и стихами не может не поражать. Его произведения тесно сплетены, глубоко запутаны и сложны.

◆

Из этих хитросплетений родится «Хоббит» и, в конце концов, «Властелин колец». Книги были написаны в условиях огромной профессиональной нагрузки на фоне еще только складывающегося легендариума, но все-таки в них присутствуют нарративная логика и четкие выводы. Истории Толкина нашли свой голос в окружающем хаосе, смогли укорениться в суматохе и нестабильности своей мифологии. Местом крепления его преданий, особенно самого длинного из них[25], почти неизбежно стала почва Средиземья, которая, несмотря на кажущуюся твердость, была зыбучим песком. Во-первых, легендариум — этот океан преданий — переживал непрерывные приливы и отливы, а во-вторых, «Хоббит» и «Властелин колец» сами воздействовали на Средиземье, меняя его гномов и заново создавая Галадриэль. Истории множились, взаимодействовали, вступали в симбиоз. «Сильмариллион» пришлось переписать из-за «Хоббита» и в еще большей степени — из-за «Властелина колец», и весь легендариум при жизни Толкина так и не был опубликован.

Поразительно, что Толкин предпочитал не корректировать сюжет маленькой повести вроде «Хоббита», а пересматривать весь свой двадцатилетний мифологический проект. Он знал, когда история срабатывает. Вся сага Колец власти родилась именно из «Хоббита», а не из легендариума. Вот характерный пример. Толкин не позволил эльфийским войнам в легендариуме управлять историей, а путем экстраполяции создал целый хронологический период, объясняющий и Вторую, и Третью эпоху Средиземья в контексте одной случайной особенности — Кольца, и даже справедливо подчинил Кольцу Всевластья всю историю Нуменора. Толкин чувствовал, когда ему попадается верный сюжет, и продолжал развивать предание. Сложность и трудоемкость теряли значение, когда слово брала истина.

Два. Неопределенность

Если кто-нибудь отправляется от установленных положений, он приходит под конец к сомнению.

Если же начинает с сомнений и терпеливо справляется с ними, через какое-то время приходит к правильному выводу.

Фрэнсис Бэкон. О достоинстве и приумножении наук (1605)

Произведения Толкина полны неопределенности, которая проявляется как в непостоянстве текста, так и в неустойчивости морали. Эпизод с Кольцом в «Хоббите», например, автор переписывал уже после публикации «Властелина колец», а стихи, вошедшие в канон благодаря опять же «Властелину колец», в последующем сборнике «Приключения Тома Бомбадила» (1961) неожиданно изменились в сторону сентиментальности. Для Толкина изменчивость была неотъемлемым свойством литературного процесса, поэтому немногие его тексты существуют в единой, окончательной версии. Все они не монолит, но поток, все время размывающий моральные установки.

Моральная неустойчивость глубока в «Хоббите» и более чем очевидна в других толкиновских произведениях. Стоит помнить, что писатель был католиком-традиционалистом, сторонником Тридентской мессы, но в Средиземье при этом едва ли можно найти религиозные институты, если не считать языческих ритуалов Нуменора в период упадка[26]. Нет ни церквей, ни служб, мало погребальных обрядов, молитва, возможно, всего одна («Нуменорская молитва перед едой» Фарамира), нет явно выраженного Бога или кого-то аналогичного Христу, нет святых и Священного Писания. Ангелы, вероятно, присутствуют, и, несомненно, есть демоны Моргота, но нет духовенства. Это безбожное место, движимое таинственными силами «провидения» и «судьбы»? Или эти силы — свидетельство божественного замысла?

Как бы то ни было, мир выглядит подчеркнуто светским, а мораль в нем размыта и в лучшем случае зависит от обстоятельств. Герои раз за разом вводят других в заблуждение, обманывают, лгут, хитрят и воруют. Налицо большинство смертных грехов: хоббиты славятся обжорством, эльфы и гномы меркантильны, хоббиты и гномы ленивы, люди