одному слову так достается, я всегда плачу ему сверхурочные».

Для Шалтая-Болтая употребление слов — постоянная борьба за власть, и он намерен одержать в ней безоговорочную победу: «Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше».

Это полная противоположность работе Толкина-филолога: скрупулезному изучению смысла слов из разных эпох и языков, прослеживанию их значений и ассоциаций, — но тем не менее это одна из особенностей Средиземья. От слов зависит жизнь и смерть, когда Бильбо играет с Голлумом в загадки. Они способны открывать двери (в Морию), привлекать помощь (в лице непостижимого Тома Бомбадила) и наполовину воскрешать мертвых, превращая их в нежить.

Между книгами об Алисе и «Хоббитом» вообще много связей. Шалтай-Болтай расшифровывает странное стихотворение «Бармаглот», которое содержит массу выдуманных слов, и пародирует древнеанглийские баллады в изданиях XVIII века (Толкин имитировал их, в частности, в «Фермере Джайлсе»). Элронд тоже расшифровывает карту Трора. То, как Шалтай-Болтай объясняет «слова-бумажники» — «слово раскладывается на два», — это викторианский вариант кеннинга, замены слова целой фразой в англосаксонской поэзии. С помощью такого приема созданы многие толкиновские неологизмы: skin-changer — оборотень («меняющий шкуру»), mithril — металл митрил («серый блеск» по-эльфийски), staggerment — ошарашенность («состояние шатания»), и Wilderland — Глухомань («земля, где можно заблудиться»).

Последние два слова в приведенных примерах, взятые из «Хоббита», демонстрируют любимый Толкином прием, который можно назвать «запутыванием и обеспокаиванием». Писатель с удовольствием возрождает устаревшие и архаичные слова: confusticate, bebother и bewuthered[30]. Их не найти в обычном словаре, но они интуитивно понятны склонному к филологии англоговорящему ребенку[31].

Другой частый пример — слово gledes («горящие угли»), занимающее видное место в «Братстве Кольца», в сцене, где Исильдур рассказывает о том, как Кольцо попало в его руки. Его тоже нет в «Оксфордском словаре английского языка», зато там есть слово gleed с тем же значением.

Толкин играет со словами и их историей, чтобы пробудить воображение там, где не требуется ученость. Хороший пример здесь — топоним Wilderland, придуманный Толкином на основе глагола wilder («бродить», «заблудиться», «сбить с толку»). Слово зажило собственной жизнью. Его удачно применила певица и композитор Джони Митчелл в песне I Think I Understand (1969). Ранее, в 1964 году, его выбрали в качестве названия пионерского экологического движения в Новой Зеландии. В 2019 году так назвали британский кинофестиваль о путешествиях в нетронутые места планеты, а в 2021-м — проект по возрождению дикой природы. О влиятельности Толкина свидетельствует и то, что игры в поиск значения слов стали неотъемлемым элементом жанра фэнтези. Наиболее примечательный пример — заклинания в Хогвартсе, похожие на латынь. Expecto Patronum!

Вернемся к Шалтаю-Болтаю. Его песенка «Зимой, когда белы поля» следует традиции английских песенок-бессмыслиц. Ее охотно подхватывает и «Хоббит». Кроме загадок и серьезных, пророческих песен, в повести нашлось место нескольким образцам чистого абсурда: песне мытья посуды в Бэг Энде; пению в Ривенделле и даже в Городе гоблинов; пению дурацких песен, которыми Бильбо гоняет пауков. Прямая аналогия есть и у подарка на «день нерождения» («подарка, который тебе дарят не на день рождения»): это традиция хоббитов давать, а не получать подарки по таким случаям. В более широком смысле неотступное ощущение Алисы, что она заблудилась в странном приключении с избытком действующих лиц, потерялась в чужой истории, соотносится с ощущением Бильбо, что в путешествии по странным ландшафтам, населенным толпами экзотических существ, он не на своем месте.

Толкин задумывался и над природой волшебников. Они просто Шалтаи-Болтаи — мастера словесных игр — или нечто большее, ткачи чудес? Книги об Алисе читала Рональду мама, и неудивительно, что во взрослом возрасте он наслаждался намеками на Кэрролла[32]. Когда издательство снабдило «Хоббита» аннотацией, в которой отмечалось, что повесть напоминает «Алису в Стране чудес», Толкин по-деловому заметил, что его книга намного ближе к «Алисе в Зазеркалье».

◆

На первых страницах Толкин вводит несколько разрозненных элементов. Он описывает хоббитов, о которых никто еще не слыхал, их образ жизни и привычки. Они похожи на англичан эпохи короля Эдварда, и в гостях, и во время развлечений напоминают героев классического романа Пелама Гренвилла Вудхауса — если не считать того, что весят в два раза меньше человека и живут в прекрасно меблированных земляных норах[33]. Вполне в духе легкой прозы Вудхауса мы узнаём о происхождении и наследном богатстве Бильбо — пусть это и сопровождается невероятными сплетнями о далеком предке, женившемся на фее. Далее следуют гномы, волшебники и маги, а также драконы, гоблины и великаны, а еще курение трубки и фейерверки, а потом — заколдованные пуговицы для воротничка дедушки Бильбо, которые застегиваются и расстегиваются по команде. Последнее, самое нелепое из чудес, странно объединяет аристократическую моду эдвардианской эпохи с чудесным миром Волшебной страны. Это удивительное столкновение: в мире, построенном на несовместимостях, нашим единственным экскурсоводом оказывается Бильбо Бэггинс, неумелый переговорщик с фейри, инфантильный и одновременно респектабельный холостяк среднего возраста и достатка. Фольклорист Джек Зайпс пишет, что «маленькие герои традиционно отважны, ищут приключений и рады возможности себя проявить», но к Бильбо это не относится. Он, да и «все хоббиты, если уж на то пошло», типичен своей заурядностью. Как отмечает Зайпс, эти существа — «образцовые пассивные потребители; им, наверное, понравилось бы сидеть у телевизора с пивом и сигарой, жевать картошку фри, и чтобы все фантазии разыгрывались сами собой на электронном экране».

Об этом заявлял и сам Толкин. В 1951 году в одном из писем он назвал свою книгу «очерком о простом обывателе без художественных склонностей, благородства и героизма», хотя и «не без зачатков этих качеств». Тем не менее Бильбо как главный герой детской повести — весьма необычный выбор.

Но мы не с того начали. Ко второму изданию 1951 года «Хоббит» уже был снабжен странным предисловием, где, кроме указания на ряд исправленных неточностей, имелась ссылка на два исходных текста: «Дневник Бильбо» и «Алую книгу Западных пределов» — произведения, которых на самом деле не существует. Изложив тревоги по поводу того, что игра в загадки была передана не слишком точно, (мнимый) редактор тут же оговаривается, что все переживания «не касаются данной истории» и что те, кто читает ее впервые, «не должны по этому поводу беспокоиться». Короткий текст заканчивается примечанием с россыпью необычных и совершенно непонятных имен и географических названий. Даже искушенного читателя многое из этого озадачило бы, поскольку предисловие было написано еще до публикации «Властелина колец», приквелом к которому «Хоббит» стал задним числом. Чтобы в нем появился смысл, надо сначала не просто прочесть, а изучить этот более поздний эпос. Но первый том «Властелина колец» выйдет только через три года, поэтому, повторюсь, предисловие смотрится странно. Толкин в