Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Где же было ваше сердце, когда все эти люди издевались над ним?
— Кто это над ним издевался? — ахнула Илона.
— Вы вообще в курсе, что тот мужик, которого он убил, сломал ему три ребра? А ожоги на спине видели? А рубцы? А шрамы? С семи лет знаете? И? Вы что, не понимали, что происходит?
В глазах обеих вспыхнула ненависть.
— А ты типа спасительница?
— Типа — да! Человек из-за всех этих издевательств пытался покончить с собой! А всем пофиг.
— Это он тебе наговорил или ты сама придумала? — ядовито прошипела Илона.
— Это же из-за Дианки он тогда вскрылся? — Катерина вопросительно посмотрела на неё.
Илона кивнула.
— Любовь, ревность, шестнадцать лет, страсть, гормоны, все дела, — Илона мерзко разулыбалась. — Ты же видела Диану? Ходячий секс.
— Она же для него старая, — я была так ошарашена, что не знала, что ещё сказать.
— Она прекрасная. Он всегда её любил, — томным голосом заверила Катерина.
— Не думаю, что что-то изменилось, — Илона подмигнула ей.
— Идите к чёрту!
На улице немного посвежело, однако дышать легче не стало.
Конечно, наивно и чересчур самонадеянно было считать, что Амелин мог любить только меня, но я никогда не задумывалась ни о чём подобном, и представить, что раньше в его сердце был кто-то другой, тем более эта ужасная Диана, никак не получалось.
Перед глазами пёстрым калейдоскопом закрутились воображаемые картинки из его прошлого.
Я дошла до перекрёстка и остановилась на светофоре.
Кеды сильно запылились. Когда Амелин догнал меня, я продолжала их рассматривать.
— Не нужно было туда ходить, — он попытался взять за руку, но зажёгся зеленый, и мы перешли на другую сторону. — Ты на меня за что-то обижаешься?
— Просто устала и еду домой.
— Давай поговорим.
Такой взгляд, голос и тон, будто ничего не произошло.
— Ты правда из-за неё кончал с собой?
На секунду лицо его сделалось каменным, затем жизнерадостно расцвело.
— Это невероятно! Я, конечно, надеялся, но, зная тебя, почти не рассчитывал, — резко обхватил меня и, прижавшись к щеке, крепко стиснул. — Ты представить себе не можешь, как я счастлив!
— Я думала, тебе так невыносимо жилось, а оказывается, просто любовно-истерический идиотизм. И вообще, как ты мог? Она же такая… У меня нет слов, Амелин.
Я попробовала высвободиться, но он удержал.
— Прости, но я всё равно рад, что ты ревнуешь. У меня даже на сердце как-то легче стало. Так может быть? Вроде происходит что-то нехорошее, и я понимаю, что тебе неприятно, но ничего не могу с собой поделать.
— Значит, не будешь отвечать?
— Это было один раз. Просто как-то всё наложилось в один момент.
Мы стояли посреди дороги и людям приходилось обходить нас.
— Вообще-то ей всегда нравилось, что я любил её. Смеялась и поощряла. Иногда сама провоцировала. Это очень сложно объяснить. Только не думай, что я не понимал, что я малолетний пацан, а она — взрослая и красивая женщина. Ясное дело, понимал. Вот и бесился. Над этим тоже все смеялись. И она, и Мила, и остальные. И над стихами смеялись, и над подарками. Я ей даже песню на радио заказал. «Бель».
— Бель? Серьёзно?
— В общем, глупо всё было, и я знал, какой я глупый.
Возле нас остановился дед с палкой и принялся бухтеть, что мы «перегородили дорогу».
Пока он стоял и нудил, мы молчали, но с места не сдвинулись, а когда ушёл, Амелин продолжил.
— Однажды перед тем случаем она пришла ко мне в школу, я уже не помню, зачем, и, когда расспрашивала, где меня найти, сказала, что она моя девушка. Полшколы вывалило на неё посмотреть. Наверное, тогда я и обнадёжился.
Диана в то время несколько месяцев жила у нас, и мы много времени проводили вместе. А потом она привела какого-то левого мужика. Я знал, что у неё их много. Она и раньше так делала, но в тот раз не выдержал. Завалился к ним и устроил скандал. Мужик тот неплохой оказался, пальцем меня не тронул, хотя оснований было предостаточно. Просто оделся и ушёл. А Дианка высказала мне много чего обидного. Очень много. Разного. Я пытался объяснить ей, что люблю её и сделаю ради неё всё, что захочет, тогда она выпалила на эмоциях: «Чтоб ты сдох». Ну, а я на эмоциях попытался исполнить её пожелание.
Амелин замолчал, выжидающе глядя на меня.
Конечно, у меня не было причин и прав обижаться на его прошлое. Наверное, это действительно была ревность, но я ещё никогда не чувствовала ничего подобного по отношению к нему.
Он любил меня, и это было разумеющимся явлением, существующим, не подлежащим сомнению фактом. Как всходящее по утрам солнце или смена времен года. Так было, есть и будет.
Но как он вообще мог любить кого-то до меня?
— Знаешь, Амелин, я думала у нас с тобой всё серьёзно, а ты, оказывается, уже умирал из-за кого-то. Значит, всё это ерунда. И твоя любовь ничего не стоит.
— Да ты что, глупенькая? — он отстранился, взволнованно потряс меня за плечи, затем снова прижал. — Я же из-за тебя жить хочу, а не умереть, а это, если хочешь знать, гораздо сложнее.
После поездки в клуб остался неприятный осадок, и мы всё-таки решили разойтись по домам, но остановились, прощаясь в сквере возле моего дома, и зависли на два часа, пытаясь избавиться от проскользнувшей отчужденности.
Он сидел на лавочке, а я в полудрёме лежала у него на коленях, вытянувшись во всю её длину. Наши рюкзаки валялись рядом.
— Ты раньше ездила на поездах?
— Конечно. Раз сто. Ладно. Не сто. Три раза.
— В детстве я садился на диван и представлял как еду на поезде куда-нибудь очень-очень далеко. В самое счастливое место на земле, — он взял мою руку и поцеловал ладонь. — Вот и сейчас такое чувство, будто, сидя здесь, я туда еду… Мы вместе едем. Если ты не против. Ты же хочешь в самое счастливое место на земле?
— Очень. И желательно навсегда.
Он поводил по ладони пальцем.
— У тебя есть линия счастья.
Я раскрыла его испещрённую кучей бледных хаотичных черточек руку.
— А у тебя она есть?
— У меня нет. Только шрам из подвала.
— Зато линия жизни до самого запястья.
— Я всё равно в это не верю.
— Я тоже.
— А в поезд верю.
— И я.
На лавочку напротив уселась полная, пожилая женщина в платке и беспардонно вперилась в нас пристальным взглядом.
— Чего она так смотрит? — поёжилась я.