языке продуманных аргументов и четких доказательств, но теперь она этот язык понимать совершенно отказывалась, хотя и напирала на то, что ее решение обдумано вдоль и поперек.

Антон бы с радостью послушал ее доводы, чтобы затем с еще большей радостью и удовольствием разнести те в пух и прах. Не могла Вера опираться на что-то действительно серьезное. Смешно даже: они в браке года не прожили. Ничтожный срок для выращивания непреодолимых проблем.

Непонятное Верино молчание почти приводило Антона в ярость: он готов был говорить, обсуждать, решать вопрос – и ничего. Какого черта она предпочла сразу кинуться в истерику, а не высказать свои претензии ему в лицо, он, сколько бы не ломал эти дни голову, так и не понял.

Со сложившейся ситуацией нужно что-то делать. Потому что существовать в подобном настроении на долгосрочной основе просто невозможно.

Подвешенное состояние неопределенности, замершего на полпути столкновения раздражает, зудит под кожей и отвлекает его от работы, лишает привычной ясности ума и спокойствия – качеств, без которых хороший пилот рискует в кратчайшие сроки превратиться в посредственность, а то и натворить непоправимых дел.

Злость в Антоне, медленно закипающая последние несколько дней, бурлит активнее, оставляя внутри ожоги выплескивающимися из котла каплями, подстегивая позвонить Вере сию же минуту, но он себя сдерживает. Пока его неплохо успокаивает типичная, но не совсем уж безнадежная мысль, что по прошествию времени его неожиданно психанувшая жена одумается и вернется домой или как минимум объяснится.

Возможно, Вере просто-напросто требуется остыть. Возможно, какая-нибудь из ее подружек (знать бы, какие они, эти ее подруги) ее накрутила. Возможно, он сам хорош и без помощи со стороны умудрился Веру чем-то обидеть, но не заметил осечки.

Никакого развода не будет, это Антон знает наверняка. Завтра, вернувшись в Москву, он с Верой поговорит. Нужно только придумать, чем ее заманить домой. В четырех стенах и закрытой на ключ дверью у него появится больше шансов и способов добиться расположения собственной жены – как словесных, так и не требующих великих ораторских навыков.

Составив наконец более-менее надежный план действий на будущее, Антон останавливается. Толкущиеся в голове мысли меняют курс. Злость перетекает в желание, картинки перед глазами, где последние дни почти беспрестанно Вера, отходят от наскучивших сценариев с серьезными беседами и сменяются полувоспоминаниями, полуфантазиями с ней же, но разгоряченной, страстной, обнаженной.

Разумеется, Антон хотел свою жену. И хотел часто. И за год брака привык, что его желание всегда встречает страстный отклик с ее стороны, что сначала, пожалуй, даже удивляло, но очень скоро стало привычным и необходимым.

Вспыхивает лежащий на кровати телефон, и Антон возвращается в реальность. Трясет головой, выдыхает сквозь плотно сжатые зубы и, стараясь игнорировать напряжение и томление тела, подходит ближе.

Даже в ночное время ему вполне могут писать по работе, игнорировать сообщения нежелательно. Поднятый с постели телефон вспыхивает вновь, блокировка экрана снимается, получив достаточный обзор на лицо владельца.

Сощуривщись из-за яркого для полумрака света, Антон читает текст уведомления.

Вера: «Привет! Я хотела узнать, когда ты будешь дома? Мне нужно забрать остальные вещи, я не брала ключи».

Мобильный хочется швырнуть в стену. Порыв, однако, мимолетный и поддается контролю. Выдержав минутную паузу, Антон пишет ответ. Быть может, чуть сильнее обычного ударяя пальцами по виртуальной клавиатуре.

Уже завтра он будет в Москве. Пусть Вера сразу и приходит.

Дома они нормально поговорят, и никуда она со своими гребанными вещами из его квартиры не денется.

Глава 13

Следующие несколько дней проходят однообразно. Работы, к счастью, полно – только она и спасает меня от переменных приступов то самобичевания, то жалости к себе любимой. Вечера я провожу в съемной квартире, привыкая к новым обстоятельствам. Выходить из дома не хочется совершенно: погода ухудшается день ото дня, настроение отсутствует, собственно, как и силы на любой досуг.

Мне не хватает множества оставленных в квартире Антона вещей: от предметов одежды до любимых книг, – но я далеко не сразу решаюсь написать мужу. Видеться с ним так скоро не хочется. Я с удовольствием сутками напролет лежала бы в кровати под одеялом и спала, спала, спала… Лишь бы не сталкиваться с необходимостью продолжать начавшееся противостояние.

Надежда на то, что Антон добровольно даст мне развод, уже не отличается прежней непоколебимостью. Я постоянно вспоминаю его взгляды, тон, выражение лица: нет, он совершенно не планирует отпускать меня без боя, и пусть это неожиданно, но одновременно объяснимо.

Антон не любит, когда его планы на жизнь рушатся. Не любит беспорядка, неопределенности и неудач. Увлеченная своими чувствами, я не учла, что в его жизнь развод привнесет нежелательный хаос. И очень зря: не стоило себя тешить мыслью о легком расторжении нашего брака.

К борьбе и выяснению отношений я не готова, но, вероятно, обойтись без этого не выйдет: намек в тоне ответного сообщения Антона вполне прозрачен. Так что к визиту в наш общий дом я настраиваюсь изо всех сил.

С утра у меня занятия в институте, куда в последние дни я ходила, если честно, в несвойственном мне небрежном облике. В посредственных сериалах обычно очень любят показывать молодых светил науки как неряшливых, симпатичных «ботанов», однако меня уж точно нельзя записать в ряды милых красоток, которым и мешок из-под картошки к лицу.

Я долго училась выглядеть сносно без приложения грандиозных усилий; прежняя я, если и позволяла себе небрежность, то лишь хорошо продуманную и выверенную: спадающие у висков завитки волос, строгие рубашки с лишней расстегнутой пуговицей, свободные свитера идеального кроя – вроде бы просто, но подобный стиль мне шел.

Да и чувствую я себя увереннее, как правило, не в облегающем платье и туфлях на шпильке, а в привычной, не сковывающей движений одежде, всегда уместной в стенах института. За мои преподавательские годы там еще не находились сумасшедшие, готовые на каблуках в десять сантиметров стоять за кафедрой два академических часа без перерыва.

Мы с коллегами вообще, за исключением парочки выдающихся экземпляров, не склонны к мазохизму: не ставим студентам дедлайны за ночь до экзамена, не задаем по десять письменных работ за учебный модуль, не отправляем десятками на пересдачи и не грыземся по поводу и без оного. Заявиться в родную альма-матер без макияжа и с опухшими от слез и недостатка сна глазами я могу спокойно, чем последние дни и пользуюсь.

Предстать в таком же виде под светлы очи Антона я, однако, не посмею ни за что на свете. Не нужно