Но некоторые вещи просто записываются на подкорку, и ты действуешь на автомате, на рефлексах. Нельзя показывать слабину, нельзя сдавать назад, а если тебя ударили, надо непременно ответить. Может, это не самое цивилизованное поведение, может быть, есть общество, где так уже не принято, может быть, эта модель характеризует ее применяющих не с самой хорошей стороны, но я уже вот такой и другим вряд ли стану.

Завуча, наверное, дразнить тоже не стоило, но я слишком привык дергать тигров за усы. Усы, кстати, у Надежды Анатольевны были знатные…

Проглотив приготовленный на скорую руку холостяцкий ужин, я снова отправился на прогулку. Надо пользоваться возможностью, пока еще лето, пока еще не надо надевать куртки и шапки, повязывать на шею шарфы. Лето у нас тут все-таки довольно короткое, что только повышает его ценность.

Я брел куда-то, думая о превратностях судьбы и не выбирая направления, и ноги сами по себе принесли меня во двор, в котором я вырос. Детская площадка была именно той, которую я помнил, с песочницей, вечно стоящей без песка, со скрипучими качелями и ржавым турником, на котором зимой выбивали ковры. Летом он спросом практически не пользовался.

Я присел на скамейку рядом с детской площадкой и уставился на окна квартиры, в которой вырос. Свет в них не горел, и я подумал о том, кто там сейчас живет? Что-то мне подсказывало, что если уж все так странно поменялось, то вряд ли родители принесли сюда маленького Чапая, и мой старик-отец, который еще вовсе не старик, вряд ли уже собрал детскую кроватку и…

Или у меня есть шанс встретить здесь и маленького Василия, бодро топающего по вытоптанным в траве тропинкам? Не приведет ли наша встреча к какому-нибудь временному парадоксу, после которого вселенная схлопнется в черную дыру и всему сущему наступит полный, бесповоротный и окончательный кирдык?

Тогда, наверное, зря я сюда пришел. Лучше не рисковать.

Мама…

В зрелом возрасте я старался никогда о ней не думать, потому что это было слишком больно. Она умерла, когда я был совсем маленьким, и я практически ничего о ней не помнил. Были только фотографии и редкие рассказы отца, который тоже старался избегать этой темы в наших беседах.

Ему тоже пришлось очень нелегко. Дедушек и бабушек у меня не было, и отцу приходилось работать и воспитывать меня в одиночку. Наверное, поэтому я получился таким жестким. И наверное, поэтому он после мамы так никого себе и не нашел.

Но если здесь я родился на тридцать лет раньше, значит ли это, что мои родители тоже старше и мамы уже нет в живых? Или они живут здесь и… Нет, все это было слишком сложно осмыслить, и я уже был в шаге от того, чтобы войти в знакомый подъезд, подняться на второй этаж и постучать в старую, обитую дерматином дверь.

И что я им скажу, если мне откроют и на пороге окажутся мои молодые родители, а из спальни будет доноситься громкий детский плач? Что вообще в таких случаях говорят? Мосгаз? Проверка счетчиков? Ошибся адресом, извините?

Я уже был готов подняться на ноги, как меня хлопнули по плечу. Хорошо так хлопнули, от души, посторонних людей или просто приятелей так не приветствуют.

— Какие люди и без охраны! — возопил совершенно незнакомый мне парень в синем спортивном костюме и кедах. — Чапай, ты ли это?

— Я, — сказал я и мы обменялись рукопожатиями.

— А я смотрю и глазам своим не верю. Думаю, ты или нет ты… Когда вернуться-то успел? Давно на районе?

— Пару дней, — сказал я.

— А чего сразу к нам не зашел?

— Дела, все такое, — сказал я.

— Погоди-ка, — сказал он. Похоже, до него дошло, что что-то не так. По лицу прочитал или так догадался? — Ты меня не узнаешь, что ли?

— Прости, — сказал я. — Последствия контузии, частичная потеря зрительной памяти.

Понятия не имею, реален ли такой диагноз, но он поверил и скорчил сочувственную гримасу.

— Да, помотало тебя. Афган?

— Дальше, — сказал я. — И я не могу об этом говорить, извини.

— Подписку давал, да? Но пацанам-то рассказать можно…

— Конечно, — сказал я. — Только после этого мне придется всех вас убить.

— Вот теперь я узнаю старого доброго Чапая, — хохотнул он. — Я же Тимур, вспомнил?

— Ну так, что-то как-то, — соврал я. Как я мог вспомнить человека, которого первый раз в жизни видел? Жаль, что вместе с квартирой и машиной мне не досталась и память этого человека. Это здорово бы облегчило мою жизнь, и я не был бы окружен одними незнакомцами.

— Пойдем со мной, — сказал Тимур. — С пацанами посидим, мы тебе напомним, что тут было, пока тебя не было, ты нам расскажешь, что можно…

— Мне пить нельзя, — сказал я, надеясь, что запах пива уже выветрился и Тимур его не учует. Или, по крайней мере, не соотнесет с моим заявлением и не разоблачит мою ложь. — Из-за той же контузии.

— Эк тебя скрючило-то, — сочувственно сказал он.

— К тому же, мне на работу завтра.

— И кем трудишься?

— Физруком.

Он так заржал, что на этот раз скрючило как раз таки его.

— Чего, серьезно? — спросил он, едва отдышавшись. — Я пацанам расскажу, не поверят. Чапай теперь будет детишек учить, надо же!

— Кстати, о детишках, которых надо учить, — сказал я. — Меня тут пару дней назад встретили на пустыре. Молодежь какая-то, хотели на гоп-стоп взять…

— Надеюсь, от трупов ты избавился, — сказал он.

— Да не было никаких трупов, — сказал я. — Так, поучил их немного…

— Подожди, это не в субботу ли было?

— В субботу.