— На кого злость? — тоже остановился Зарубин.

— На всех. Мой под видом пьянки целое совещание срочно собрал. Первым делом как Василия устранить…

— Именно «устранить»?

— Именно. А потом про тебя…

— Я-то с какого боку? — делано удивился Зарубин.

— Непонятный ты для них человек. До сих пор непонятный. После того, что с вами случилось, ни к кому за помощью не пошел. Даже в милицию не обратился. Попа зачем-то пригласил.

— Какая церковь без батюшки?

— Кто его знает, батюшка он или еще кто?

— Пуганая ворона куста боится.

— Да нет, Рома, их так просто не напугаешь. Думаю, кто-то сигнал им дал. Мой предлагает из города «крутых» на разборку звать, а батя ни в какую. Не таких, говорит, ломали, сами управимся.

— С кем?

— Они, похоже, сами еще не знают. А тут Шевчук прибежал, докладывает: — Васька к Роману пошел. Они, как услыхали, вовсе сдурели. Представляешь? Муж и отец родной к любовнику посылают. Ну, думаю… — А что, говорю, и пойду. Коньяку стакан хватанула и ручкой помахала: — До утра не ждите.

— Какие мы любовники? Доиграешься ты, Надежда.

— Так это они так считают. Что до меня — я хоть сейчас, сам знаешь. Ты ведь не против?

Она вдруг приникла к нему всем телом, обхватила руками.

У одного из темных окон, выходящих во двор, стояла Маша. Ей хорошо были видны две обнявшиеся фигуры. Она всхлипнула и закрыла лицо руками.

Через огороды Василий вышел к реке, серебрившейся от выбравшейся из-за сопок луны. Остановился посреди луговины.

Было тихо и чисто вокруг. Чуть слышно плескалась о пологий галечный берег вода, пахло сырой травой и дымом костра, далеко-далеко тарахтела моторка, ныли комары. И вдруг впервые за все последние после освобождения дни Василий почувствовал себя по-настоящему свободным. Можно было лечь на траву, раскинуть руки и лежать неподвижно до самого утра, глядя в небо и ни о чем не думая. Он глубоко вдохнул холодеющий ночной воздух, неторопливо намотал на руку широкий ремень с тяжелой солдатской пряжкой и быстрыми решительными шагами пошел в поселок.

Плохо освещенная редкими фонарями, длинная, с деревянными тротуарами улица, начинаясь у маленькой площади с памятником Ленина, уходила в темноту. В этот час на ней не было ни души.

Василий неторопливо шел по деревянному тротуару. Гулкие шаги еще больше подчеркивали его одиночество и настороженную окрестную тишину.

Он заранее наметил несколько мест, где его могли поджидать. Если, конечно, Надежда всерьез раскололась.

«Зачем ей, спрашивается, придумывать? А зачем предупреждать? Мечется бабенка — всегда шальная была. Никто ни в чем никогда не отказывал».

Первое место, которое он наметил — высокое, покосившееся крыльцо почты.

«Трое-четверо за ним запросто, если пригнутся. Остальные могут с той стороны подбежать. Вроде шевельнулся кто-то… Ну, Надька, проверим сейчас — окончательно ты или нет? Меньше пяти они вряд ли рискнут. Выйти на середку — окружат. Преимуществ им лучше не давать».

Он уже подходил к крыльцу. Ухватился за перила и махом легко перекинул тело сразу на верхнюю ступеньку. Метнулся к противоположной стороне, заглянул вниз. Никого! Спустился с крыльца, пошел дальше.

«Тогда у магазина. Там за воротами целая рота укроется. Ворота не заперты. Значит, там!»

Поравнялся с воротами и резким ударом ноги распахнул одну их половину, почти одновременно что было сил толкнул рукой вторую. Ворота с грохотом распахнулись до упора, но за ними никого не было.

«Так… Прикупила Надеха. На испуг брали. Чтобы задумался. Спешат. А если спешат, значит, боятся. Боятся, значит, есть чего. Есть — отыщу. Из-под земли вырою».

Почти не опасаясь, пошел дальше. До дома уже недалеко. С одной стороны — глухие заборы, с другой — болотистая поскотина, за которой снова заборы. А там и дом.

На поскотине они и поджидали. Сразу всей толпой кинулись, окружая полукругом.

«Пятеро! Уважают! Ага, еще один! Крепко уважают. Ну что, посмотрим, мужички, что вы умеете!»

Он спокойно стоял на месте, повернувшись спиной к забору и внимательно оценивал расстояние до каждого нападавшего. Было заметно, что они заранее распределили роли.

«Распределились, козлы. Тем лучшей. Я им сейчас разом козыря перепутаю. А самостоятельно соображать кодла никогда не умела. Начнут суетиться, что и требуется. Ну, кто первый?»

Первый, как, очевидно, и было между ними сговорено, метнулся в ноги.

«На дурака!» — успел подумать Василий и, чуть откачнувшись, сильным и резким ударом носка тяжелого ботинка поймал скулу кинувшегося.

«Этот надолго успокоился». — И коротким ударом обмотанной ремнем правой руки достал слишком близко сунувшегося долговязого неловкого парня. Тот, хрюкнув, согнулся пополам и присел на корточки. Можно было бы тоже ногой добавить, чтобы больше не возникал, но заходивший легким крадущимся шагом слева, явно требовал усиленного внимания. В руке у него что-то блеснуло.

Еще можно было убежать: нападавшие, заходя с двух сторон, открыли центр. Там только этот на карачках сидел, блевать собрался. Перепрыгнуть его — и на поскотину, ловите хоть до утра.

«Не получится, мужики», — продолжал он свой внутренний монолог. «Если я с первого разу слабину дам, вы потом в наглянку попрете. Я здесь для того, чтобы вы меня боялись, а не я вас. Так и запишем. Придется теперь дорогого старлея Бровина вспомнить. Приемчики для дураков, какие они и есть. Кроме того, слева. Тот посерьезней. Вроде на Степку Добрецова смахивает. Поглядим. Не забывай о нем, Васька, не забывай!»

Он прыгнул к тем двоим, что заходили справа, увернулся от прямого удара в лицо, перехватил занесенную руку с цепью, легко заломил её и, приподняв обвисшее тело, отшвырнул его под ноги тому, который был слева. В это время тот, от удара которого он отклонился, достал — левую скулу обожгло.

«Тоже, гад, не пустыми ручками размахивает. Уважают! Ну, сейчас я тебя приложу…»

Он согнулся, сделав вид, что удар серьезней, чем на самом деле, и когда нападавший раскрылся в развороте для нового удара, в прыжке точно попал каблуком в колено.

«Теперь пора о том,