Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У меня одна-единственная сестра, и я не хочу потерять ее! — грозно откликнулась с постели Алиенора.
— Милая, но это не в моей власти…
— Ты — король! А значит, тебе решать, с кем жить твоим вассалам, кем бы они ни были! Графами Шампани, Вермандуа или Аквитании! Это если мы с тобой, не приведи Господи, решим развестись, — при этих словах Людовик заметно побледнел, — нам придется обращаться к папе. Но развести Рауля Вермандуа и племянницу графа Шампани сможет и пара епископов. Разве не так?
— А повод?
— Повод всегда можно найти. Спроси у своего старого лиса Сугерия, он умен — вмиг подскажет, что делать.
— Я так и поступлю, — холодно откликнулся Людовик.
На следующий день, избегая встречаться с великим сенешалем, Людовик приказал седлать лошадей и вскоре с небольшим отрядом выехал в Сен-Дени.
В аббатстве вовсю шло строительство нового храма. Сугерий, которого отодвинули от политической и административной деятельности, решил заняться переустройством монастыря. К чему тратить впустую время? Когда он будет нужен — его пригласят. А пока он устремил сердце Господу, а очи, опыт и мастерство — архитектуре родного аббатства. Тем более что Людовик, чувствуя неизгладимую вину перед учителем, за ничем не обоснованную отставку, делал огромные пожертвования некогда любимому аббатству.
Давно избегавший проезжать мимо Сен-Дени, где он провел столько лет в служении Господу, Людовик был бесконечно удивлен. Впервые во Франции появились стрельчатые арки — они дарили легкость и полет всему сооружению. Было в этом что-то новое, великое, открытое миру. Пронзительно-точное. К небу возносилось необыкновенное и восхитительное здание — все его каменное естество словно устремлялось к вершинам неба, к Богу…
Короля под серым февральским небом смиренно встретил Сугерий. Поклонился своему государю. Людовик ловко спрыгнул с лошади. Когда-то он побаивался седла — причина смерти старшего брата навсегда осталась в памяти. Но последние годы сделали из него заправского наездника — куда тут денешься: походы, войны, марши и демарши. Он давно уже обзавелся огромной конюшней отменных скакунов.
Людовик тепло обнял наставника, и тот сразу понял: пришло время, и он понадобился. Сердце аббата Сен-Дени радостно забилось.
— Прекрасный храм, Сугерий, — тепло сказал молодой король. — Ты всегда был на десять шагов впереди других…
— Рад, что вам нравится, государь, — скромно проговорил священник. — Я пригласил самых талантливых мастеров, в сердцах которых почувствовал движение к великому. Мне сразу понравилась их задумка. Да и вам будет приятно знать, что деньги казны идут не в пустую. Все во славу Господа и для душ наших прихожан.
Король кивал. Вместе они вошли под своды старого храма. Сугерий понимал: это присказка, скоро будет сказка. Людовик перекрестился, пламенно прочитал молитву и, не теряя времени даром, стал рассказывать настоятелю монастыря о новой своей заботе. По мере продолжения его рассказа настоятель аббатства Сен-Дени становился все мрачнее.
И когда от него потребовался ответ, Сугерий не стал юлить.
— Вы даже не понимаете, государь, на что толкает вас супруга, юная королева, — он был очень серьезен, этот полуопальный советник. — Сколько я приложил усилий еще при вашем отце, да хранит Господь его душу, чтобы помирить графов Шампани и Вермандуа. Их распря длилась десятилетиями, поймите это! Граф Шампани — один из самых влиятельных ваших вассалов! У него огромные земли, за ним — большая сила. Если вы своей волей устроите этот развод, он немедленно повлечет за собой разрыв между вами и Тибо Шампанским. И церковь, Людовик, церковь будет целиком на стороне графа.
— Значит, святой отец, вы не видите выхода из этой ситуации?
— Выход только один — убедить королеву не ходатайствовать за сестру и усмирить пыл влюбленных. А еще лучше — отдайте юную Петрониллу за одного из ваших братьев. И вразумите великого сенешаля. Не дайте сделать себя жертвой его похоти. Это было бы неразумно, Людовик. — Он немного помолчал. — Ваш отец одним ударом разрубил бы этот узел.
— Мой отец! — горько усмехнулся молодой король. — Я — не он. И я смотрю на мир своими глазами. А если они и впрямь влюблены? И не могут жить друг без друга? Если Раулю опостылела его жена? Разве не для того у меня королевская власть, чтобы делать людей счастливыми? Близких мне людей. И почему бы Тибо Шампанскому не принять мою волю?
Взглянув на своего воспитанника, Сугерий тяжело вздохнул. Людовик, при добром сердце, был упрям с младых ногтей. И если что-то было не по-его, он превращался в маленького ослика. Да-да. В упрямого маленького осла.
— Поступайте, как знаете, сын мой, — сказал Сугерий. — И да благословит вас Господь.
На том они и расстались. Вернувшись в Париж, во дворец на остров Сите, Людовик призвал к себе великого сенешаля двора и, когда они остались наедине, спросил:
— Рауль, ответьте мне честно, вы любите Петрониллу?
— Безумно, мой государь, — опустив голову, ответил граф.
— Это страсть… или?
— Или, государь. А вернее, и то и другое. Я думаю, вам известно подобное чувство.
Да, он наступил на больное место своему королю! Кому как не Людовику была ведома эта мука. Молодой король россыпью перебирал пальцами по подлокотнику своего золоченого трона. Если бы ему кто-нибудь приказал, чтобы он бросил Алиенору ради политических игр, он вытащил меч и с удовольствием заколол бы наглеца.
Людовик испытующе взглянул на великого сенешаля. И тот опустился перед ним на одно колено:
— Умоляю вас, государь…
В Людовике говорили разные чувства: гордость за победу в Пуатье и унижение за Тулузу. Он видел триумф и ощутил на своей шкуре падение. И то и другое только подогревало тщеславие молодого короля — он должен доказать себе и другим, что его власть на земле велика. Почти безгранична — по крайней мере, на вверенных ему Господом землях.
В ближайшие дни Людовик послал за тремя епископами своего домена — Ланским, Санлисским и Нуайонским. Он объяснил им причину вызова и пообещал хорошо наградить их, если они найдут причину для развода Рауля де Вермандуа с племянницей Тибо Шампанского. Кстати, тоже Алиенорой.
Епископы покачали головами, переглянулись, обещали подумать за трапезой. Им не мешали. Епископы трапезничали долго, с расстановкой. И впрямь, куда им было торопиться, когда на столе каплуны и перепела, рыба и сыры, пироги и вина? В середине трапезы трое священников высокого ранга попросили принести им генеалогические древа супругов — Рауля и его жены. Великий сенешаль, который покусывал ногти, меря шагами покои дворца, немедленно послал своего пажа с необходимыми бумагами к трем мудрецам.
К концу трапезы приговор браку великого сенешаля и Алиеноры Шампанской был вынесен.
— Супруги состоят в такой степени родства, государь, — утирая губы после жирной пищи, сказал старший из прелатов, епископ Санлисский, — какую канонические законы считают недопустимой.