стало настоящим переломным моментом. В конце века цены на сыр из Канталя все еще указывались в пистолях, на рынках Финистера и Морбиана все еще ходили реалы, а в сельской местности Бурбоннэ шесть лиаров по-прежнему равнялись полутора су. Даже накануне войны в Вандее можно было найти крестьянина, нанимающегося на работу за сумму от 30 пистолей до 150 экю. Но даже в самых отдаленных местах франк прочно укрепился.

-возможно, потому, что, наконец, вокруг стало больше франков. Как заметил Пьер Бурдье об изучаемой им беарнской деревне, где в 1962 г. многие еще помнили, какой редкостью до 1914 г. были наличные деньги: "Люди не стали богаче, но денег стало больше".

Очевидно, что сохранение старых монет отражало нехватку новых. И не только новых, но и валюты в целом. Долгое время деньги сами по себе были относительно редкими и незнакомыми. В 1836 г. Поль де Мюссе, путешествуя по Арьежу, дал оборванному ребенку несколько медных монет и отметил, с каким изумлением тот смотрел на них, как будто никогда раньше не видел монет. Уже в 1861 г. министр подтвердил, что в Арьеже сельское население очень редко обращается с деньгами, которых там крайне мало. "Pénurie de numéraire", - сообщал генеральный прокурор Лиможа в 1848 году.

"Первое и главное, чего не хватает в Вогезах, - отмечал один из наблюдателей в 1866 г., - это денег. Это были времена, когда су был действительно су. "Для издольщика, который получает плату за свой труд натурой, - писал Арман Аудиганн из Перигора в 1867 г., - который ничего или почти ничего не продает, су - это действительно кое-что". Криминальные хроники показывают, как мало денег было при себе у людей, как, например, у человека, которого в июне 1870 г. порезали ножом возле Ландерно и оставили умирать; хотя он носил часы, в его бумажнике был только один франк и несколько монет. "Платить доктору надо, когда коконы хорошо продаются", - заметил в 1886 г. учитель из Комминжа. И только тогда. Если только тогда. Денег было мало, они были драгоценны, каждый их кусочек был на счету, и даже несколько сантимов, неожиданно добавленных в бюджет, могли вызвать тревогу. О неспособности крестьянских хозяйств удовлетворить свои денежные потребности свидетельствует огромное количество официальных договоренностей, которые так и не были выполнены: обещанная старикам-родителям пенсия, которая так и не была выплачена, или номинальная сумма, которую должен был получить неженатый сын за свой вклад в семейное хозяйство, которую он так и не получил. Проезжая в 1890-х годах через Вик-сюр-Сер, небольшой курорт в нескольких милях от Орийяка, Жан Ажальбер обнаружил, что слуги в гостинице "мало привыкли к чаевым", завязывая в носовой платок все мелкие монеты, которые мог оставить им посетитель."

Все это было лишь одним из признаков сохраняющейся автаркии в деревне - самодостаточной жизни, при которой примерно до 1870 г. многие крестьяне покупали только железо и соль, за все остальное платили натурой и получали такую же плату, берегли деньги для уплаты налогов или копили их для приобретения земли. На юго-западе в 1853 г. наблюдатели отмечали, что, поскольку мало кто покупал зерно для потребления, его цена не имела большого значения. В Бри, как мы видим из бухгалтерской книги местного винодела, виноградари были самодостаточны до конца Второй империи и после нее. Перец, соль, немного соленой трески и несколько пар сабо - вот и все, что они покупали за наличные. В Брессе в конце века деньги появлялись осенью в день Святого Мартина (11 ноября), когда семья покупала основные запасы, такие как сахар и соль, платила налоги и арендную плату. В остальное время "деньги в деревнях почти не водились". Бартер продолжал играть важную роль. В окрестностях Сен-Годенса, в Верхней Гаронне, крестьяне привозили на равнинные рынки свою высокогорную пшеницу и обменивали одну меру пшеницы на две меры кукурузы. Мукомолы из Жеводана вели активную торговлю между зерновыми угодьями Веле и винодельческим районом Виваре, обменивая пшеницу, бобы, горох, ячмень и знаменитую чечевицу Пюи на козьи шкуры с вином Ардеш. По мере того как дороги сменялись тропами, повозки сменялись мулами, но масштабы этой торговли уменьшились только в 1880-х годах, когда виноградники в низинах были опустошены смертоносным филлом.

локсера. В 1902 г. в обедневшем Коррезе женщины из племени монедьер все еще спускались на рынки и ярмарки Треньяка, чтобы обменять свои волосы на "ткани или другие изделия". По всему Лимузену в то время и, по крайней мере, до войны большинство деревенских ремесленников принимали плату в виде услуг или в натуральном виде (калины, каштаны, иногда даже необходимое сырье).

Андре Арменго, как и Аудиганн в отношении Перигора, отмечает, что сельскохозяйственные рабочие Аквитании XIX века редко получали денежное вознаграждение. Аналогично, в Лимузене Анри Башелена слуга мельника получал два двойных зерна, платье, фартук и одну пару сапог в год. В Нижней Дофине сборщики урожая-мигранты получали натуральную оплату до 1910 г. или около того. Так же, как и пастухам в Обраке. В некоторых регионах, например в Брессе, крестьяне вообще редко нанимали работников. Когда требовались дополнительные рабочие руки, например, во время уборки урожая или заготовки сена, соседи полагались друг на друга. В других регионах, например в Ландах, где до Первой мировой войны не хватало валюты, издольщики продолжали получать зарплату и делать покупки натурой. Однако в большинстве мест заработная плата выплачивалась как деньгами, так и натурой в разных пропорциях, как, например, в Бретани, где крестьянин мог получать в год 50 скудо, шесть элл белья и три пары сапог.

Возможно, как предполагает Рене Нелли, оплата натурой считалась более почетной, чем денежная "зарплата", как своего рода символическое участие в собственности. Так, в Руссильоне и Лангедоке, где долгое время землевладельцы платили за работу и услуги натурой, команды и хозяева прибрежных рыболовецких судов делились уловом, но платили лишним рабочим деньгами, как будто они были простыми городскими рабочими и, соответственно, презирались. Более простое объяснение может заключаться в том, что в системе, где царил бартер, наличные деньги было трудно использовать, а самые простые потребительские товары - трудно купить. Возможно, именно поэтому в 1856 г. землевладельцы в Аженайсе не смогли убедить своих слуг принять жалованье. С распространением рыночной экономики и появлением возможности покупать товары первой необходимости за наличные ситуация изменилась. В Минервуа до начала века оплата труда наемных рабочих зависела от доли урожая. Годовой заработок фермера обычно состоял из 300-550 франков наличными, 500 л вина, 800 л пшеницы,