пользовались жезлом и акром, эллем и бушелем. Вехи показывали километры, но в деревне знали только лиги; железо продавалось по дюймам и линиям. Королевская нога, которую отверг Гилле, все еще была в обиходе, и торговцы железом, обязанные по закону использовать официальные единицы измерения, прятали в задней части своих магазинов измерительные палочки, показывающие pouce, ligne и pied, которые узнавали их клиенты. В 1895 г. отец Горсе сетовал на то, что в его "bas pays de Limosin" крестьяне считают в пистолях, луисах и эску, измеряют землю в эминадах, сестерадах и квартерунадах, а холст - в аунах и миечанах; продавали дрова ef ciclhe, свиней et quintau, напитки в mié-quart и pinta. "Дороги пересекли почти все наши деревни, наши жители прошли военную службу, а наши дети - школу, но метрическая система еще не вошла в обиход. Возможно, через столетие". Горс был не прав: на это ушло столетие, но интеграция гороха в современный мир заставляла его изучать и использовать его термины.

В 1884 г. Ж.А. Барраль отмечал, что в Лимузене издольщики переходят на метрическую систему, потому что им приходится рассчитываться с хозяевами, чье образование заставило их перейти на эту систему. Растущее число нотариально заверенных бумаг, коносаментов, юридических и деловых формальностей приводило к тому, что исключительность становилась непривычной. В начале ХХ века вина Бурбоннэ все еще продавались в пуансонах (объем которых варьировался от 218 л в районе Луары до 200 л в районе Соль-Сета). Но литр вытеснил демисезон и чопин, возможно, потому, что пабы находились под пристальным надзором полиции. Множество разрозненных сил работали против старых мер. Они господствовали на протяжении всего XIX века. В двадцатом им было трудно выжить.

То же самое касалось монет и валюты. Закон от 7 герминала 11 года Республики (28 марта 1803 г.) стал важнейшим актом, создавшим стабильную валюту, на которой французская экономика и французские сбережения процветали в течение последующих 120 лет. Но созданный франк был вынужден конкурировать с более ранними валютами почти до самой первой девальвации в 1920-х годах. Один крупный землевладелец в Па-де-Кале - знатный представитель своего округа и мэр своей деревни - вел свои счета в экю до 1837 г., в солях до 1849 г. (как замена сантима, а не как обозначение пятицентовой монеты) и в хиврах и франках попеременно, как будто это одно и то же, вплоть до 1877 г..

В 1830 г. бретонцы, обиженные своей отсталостью, считали, что низкопробный хард, характерный для бедных регионов, можно найти только в их землях. Однако лиарды (когда-то стоившие около трех сантимов, затем, как правило, один) свободно ходили в Бургундии, Эсне, Аллье и, несомненно, в других местах, по крайней мере, до их официальной демонизации в середине 1850-х годов. В Мулинуа крестьяне деревни Изер нашли на своих полях тысячи римских бронзовых монет, очистили их и использовали в качестве одного лиара, двух лиаров, одного су и двух су. Торговцы принимали их, как и найденные там же серебряные римские монеты, которые использовались в качестве 50-центовых или однофранковых монет. Эта практика также сошла на нет в середине 1850-х годов с переходом на медную монету. В окрестностях Лаона появление новых блестящих монет достоинством в один, два и пять центов с изображением Наполеона III сбило с толку многих людей, которые приняли их за золотые пяти- и десятифранковые монеты".

Новый император был уже в седле, когда мэр одной из деревень в Аунисе составил документ, в котором разделил свой капитал между детьми, а себе оставил доход, включавший "ренту в 25 ливров турнуа с капитала в 500 ливров также турнуа"? В 1860-х гг. в Савойе школьные учителя рассчитываются лиардами, а торговцы на юго-западе - пистолями (пятифранковыми серебряными монетами). А в словарном запасе бретонцев мы находим бланки XIV века, устаревшие кроны (écus) и réaux, оставшиеся от испанской оккупации в далеком прошлом. Жители Нижней Бретани, как нам рассказывают, всегда исчисляли суммы до пяти франков в реалах, а 12 пятифранковых монет считали за 20 экю. В 1917 г. в окрестностях Кимпера за франк давали четыре реала, а за корову стоимостью 180 франков просили 60 экю. Это если не пользоваться бретонским языком, в котором были свои обозначения и термины".

 

12 diners (deniers) 5 gwenneg

4 réaux 3 lur

= 1 gwenneg (sou) = | réal

= 1 lur (livre) = 1 skoet (écu)

= 5 сантимов = 25 сантимов = 1 франк

= 3 франка

 

 

Романы признавали устойчивость таких терминов. Не только "Три мушкетера" исчислялись в экю и пистолях. Жюль Симон в своем романе L'Ouvriére, изданном в 1863 г. и переиздававшаяся в 1890-х годах, использует эти термины для обозначения заработной платы слуг. В 1880 г. знающий, хотя и сентиментальный хроникер сельской жизни рассказывал о том, как крестьянин женился на девушке, которая принесла ему стадо и 500 пистолей. В 1893 г. английский путешественник по Верхнему Кверси обнаружил на ярмарке в Фижаке крестьян и торговцев, которые вели свои дела в пистолях и экю. А в Коррезе в 1895 г. отец Горс все еще настаивал на том, что 110 франков - это унция пистолей.

Еще более усложняло ситуацию то, что в зависимости от местной практики в качестве экю или пистолей принимались разные монеты. При нехватке денег брали то, что попадалось под руку, как, например, римские монеты Аллье. Кроме того, их стоимость в разных местах существенно различалась: пистоль иногда стоил пять франков, иногда десять; экю - пять франков, иногда три. Пистоль в Бретани XVIII века был эквивалентен золотому луидору. Но после появления в 1803 г. 20-франкового золотого наполеона луи иногда обозначал наполеон, а иногда (как в Солон-Бур-Боннезе) - 24 франка. Все это было мало ощутимо в условиях старомодной натуральной экономики с множеством изолированных местных рынков. Но как только деньги и товары стали циркулировать в более широких масштабах, это привело к страшной путанице.

Использование неофициальных валют неоднократно запрещалось. В 1896 г. полицейский комендант Брассака сообщил о большом количестве иностранных су, обращающихся в его уголке Пюи-де-Дем. Но жители соседней Верхней Луары больше не принимали их. Когда диковинные монеты перестали быть средством обмена, в магазинах и на рынках возникла временная нехватка монет, и наступил кратковременный валютный кризис. Но уже через несколько месяцев субпрефект Риома посчитал, что проблема исчерпана, за исключением приходских священников, которые стали находить массу бесполезных монет в ящиках для бедных и в подаяниях. Видимо, это и