— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, — возразил Райф, хорошо знакомый с крутым нравом Стюарта Кинросса. — Ты знаешь своего отца.

— Отлично, — внезапно у нее на ресницах блеснули слезы. — Любить меня и выставлять меня на обозрение — две разные вещи. Я просто вещь для своего отца, Райф, и тебе это отлично известно.

Райф вздохнул, молча соглашаясь с ней, и протянул руку.

— Элли, пойдем в дом.

Его голос был добрым и нежным, но она внезапно почувствовала себя так, словно по ее венам пробежал огонь.

— Ни за что. И ты меня не заставишь. — Она взглянула на него с прежним детским упрямством.

Райф чуть улыбнулся.

— Еще как заставлю, Элли Кинросс. В любой момент я могу взять тебя на руки и унести куда угодно.

— Я согласна! — дразнила она Райфа, видя, как заблестели его глаза, и радуясь тому, что он отвечает на ее чувства, вопреки своему рассудку.

— Я пошутил, Элли, — нахмурился он, лишь подтверждая ее догадку. — Не надо все усложнять.

— Перестань, Райф. Никто не может присмотреть за мной лучше, чем ты.

Нечто более сладкое, чем жасмин, более притягательное, чем лунный свет, разлилось по ее жилам. Она молча подошла и прижалась к нему.

— Я люблю тебя, Райф, — проговорила она с неизъяснимым наслаждением.

Она не раз произносила слова любви, но лишь сейчас они наполнились в ее устах тем безошибочным смыслом, который может вложить в них влюбленная женщина.

— Элли! — Он отвернулся, но девушка успела заметить нерешительность, застывшую на его лице.

— Я люблю тебя, — повторила она.

Она не успела договорить. Быстрый, как молния, Райф сжал ее в объятиях самым невероятным, чудесным, романтичным образом. Казалось, исполнились все ее мечты. Взволнованный желанием, он прижал свои изящные губы к ее губам, целуя их тепло, глубоко, ищуще. Она познала… откровение. Рай.

Никто из них больше не произнес ни слова, как будто понимая, что никогда более их отношения не станут прежними. Она перестала быть «его птенчиком», его подопечной. Птенчик вырос и расправил крылья…

Элли окончательно проснулась, все еще чувствуя на губах вкус призрачного поцелуя Райфа. Ей показалось даже, что она уловила запах его кожи, его мужественного тела. Он ей был нужен точно так же, как раньше, когда ее попытка разобраться в происходящем привела к полному разрыву. Если бы у нее была мать, она помогла бы ей разобраться в себе, в своих смятенных чувствах. Сейчас Элли понимала, что Райф жестко контролировал свои желания — ведь он был на пять лет старше ее, наследник огромного поместья, усвоивший с детства чувство ответственности.

Их любовь обрела свое реальное воплощение после гибели родителей Райфа. Райф пытался забыть о своем горе в ее объятиях. Она дарила ему забвение, забирая его боль, разделяя с ним тоску о замечательных людях, которые заботились о ней с неизменной теплотой. Если бы Сара Кэмерон была жива, Элли, возможно, уже стала бы женой Райфа.

Стоит ли удивляться, что она совершила столько ошибок в юношеские годы?

Жанет Масси прибыла в тот же день и немедленно взялась за дело. Хотя разница в возрасте у женщин составляла более тридцати лет, они быстро поладили между собой.

— Предоставь все мне, дорогая. И не волнуйся, — твердо заявила Жанет. — Пока я рядом, никто не осмелится побеспокоить тебя. Куда катится наш мир? Как может мужчина угрожать молодой женщине? Райф беспокоится о тебе. Помнишь, как он разобрался с угонщиками скота в 1996 году? Немного удачи, и он поймает парня, который досаждает тебе. Бедный малый, мне заранее жалко этого несчастного.

На следующее утро, когда Жанет пришла забрать почту для Элли, ее внимание привлек длинный желтый конверт офисного типа, на котором были напечатаны имя и адрес Элли. Конверт выглядел аккуратно, но от него исходила какая-то угроза. Жанет очень хотелось вскрыть письмо и прочитать, что там написано. Ей было не по себе при мысли, что мисс Элисон Кинросс, истинная леди, попала в такую переделку. Невыносимо тяжело было сознавать, что Элли откроет конверт и там будет какая-то пакость. Однако Жанет не имела права просматривать корреспонденцию Элли ни при каких обстоятельствах.

К счастью, Райф прилетает сегодня днем. Уж он-то знает, что делать. Этот мужчина, столь любезный с друзьями, с врагами был беспощаден.

— Ну, когда же мы, наконец, закончим? — раздраженно спросила Элли директора шоу Барта Моркомба. Надо сказать, раздражалась Элли редко. — Почему Мэт все время забывает свои слова?

— Наверное, потому что его микроскопический мозг не способен все запомнить, — предположила Зои Бэйтс, которая исполняла роль приветливой жены хозяина местного паба.

Моркомб, выглядевший крайне утомленным, попытался утешить свою приму. Было необычно видеть Элли такой взвинченной, однако ей нелегко пришлось в последнее время. Проблема с анонимными письмами и звонками затронула каждого из них. Кроме, пожалуй, Мэта, который вырос в криминальном квартале и привык к жестокости.

— Дело в том, что, в отличие от тебя, он не профессионал и у него нет твоей фотографической памяти.

— Он слабоумный, вот в чем дело, — вставила Зои, у которой голова разламывалась от боли.

Моркомб взглянул на нее задумчиво и потер лоб.

— Я думал, кофе тебе поможет. Изо дня в день нам внушают, что он от всех болячек помогает. В любом случае ворчать не имеет смысла. Мы должны помнить, что Мэт пользуется успехом у телезрителей. Наш рейтинг взлетел до небес. Элли и Мэт — феерический дуэт.

— Честно говоря, я считала, что он голубой, — пробормотала Зои себе под нос, хотя ее подозрения были беспочвенными. Ее предположение возникло из-за того, что Мэта Харпера, весьма привлекательного молодого человека, практически никогда не видели в женской компании. Благодаря своей агрессивной, но в чем-то притягательной манере игры он получил главную роль в сериале Элли. Он не имел никакой профессиональной подготовки, но сумел создать определенный образ.

Нельзя сказать, чтобы он нравился Элли, однако она старалась помогать ему во всем, за что он, казалось, был ей благодарен, хотя вел себя крайне настороженно. Но иногда, как, например, сегодня, Элли хотелось затолкать сценарий ему в глотку. Барт обращался с Мэтом довольно мягко, хотя в целом обладал суровым нравом и лишь немного смягчался, когда актеры все делали правильно.

Дело близилось к пяти часам вечера, а съемки начались с шести утра.

Мэт вышел из гримерной и неторопливо направился к ним. Он оглядел присутствующих таким взглядом, в котором ясно читалось: «Ну, что вы на меня все уставились?»

— Что ты там копался? — к удивлению всей съемочной группы, рявкнул на него Барт.

— Поправлял прическу. — Умение унизить других Мэт возвел в искусство.