с обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР). Я учился у лучших и впоследствии стал в своей больнице главным специалистом по КПТ для лечения пациентов с ОКР. И я имею в виду крайние случаи. Я говорю о людях, которых обсессивно-компульсивное расстройство изнуряло настолько, что они не могли работать или выходить из дома. Это очень болезненное и психологически истощающее расстройство.

Слишком придирчивые или чрезмерно аккуратные люди нередко считают забавным сказать: «О, у меня ОКР». Но ОКР не легкий невроз. Это серьезная болезнь, которая разрушает жизнь. У самых умных людей появляются самые иррациональные мысли. Я встречал пациентов из всех слоев общества: ученых, врачей, юристов, которые были вполне рациональны в работе, но иррациональны в мыслях. Это болезнь. Это не имеет ничего общего с уровнем интеллекта.

Худший случай из всех, с которыми я столкнулся, – человек, не мывший голову шесть лет. Ему было слишком трудно принимать душ, потому что подготовка к этой процедуре занимала часы. Все должно было быть идеально. Пациент был патологически медленным. Он вынужден был мыться в соответствии с особым ритуалом, и, если что-то шло не совсем правильно, приходилось начинать все сначала.

А особенно мне запомнилась одна пациентка – женщина пятидесяти семи лет, замужняя, с двумя детьми. В свое время она окончила университет, но больше не работала, а ее муж только что вышел на пенсию. Она ужасно боялась заболеть СПИДом, поэтому старалась избегать тех, кто перенес операцию, ведь они лежали в больнице и, по ее мнению, от них можно заразиться. Она избегала ванной комнаты в своем собственном доме, потому что родственник, перенесший операцию на сердце, однажды воспользовался ею. Она не носила некоторые туфли, потому что их надевали в больнице. Она заставляла мужа снимать уличную одежду, когда он приходил домой, так как боялась, что на ней может быть вирус. Она не допускала, чтобы одежда, которую она хотя бы раз надела, соприкасалась с чистыми вещами, поэтому в доме стояли разные шкафы для одежды, которую еще не носили, и для той, которую уже надевали. Она избегала отелей, но, если ей приходилось останавливаться в них, она пользовалась собственными простынями и полотенцами. Она избегала конкретного «Макдоналдса», потому что один из работников там выглядел так, словно у него мог быть СПИД. И так далее, и так далее.

Однако эта женщина стала для меня особенной, потому что была первым пациентом с ОКР, которому действительно стало лучше. Мы использовали технику под названием «погружение и предотвращение реакции», которая имеет доказанную эффективность и сейчас является стандартом при немедикаментозном лечении ОКР. Мы составили рейтинг того, что вызывало у нее затруднения, и начали с наименее трудной задачи. Потом она раз за разом выполняла эту трудную задачу (этот процесс называется привыканием). Мы взяли туфли, от одного вида которых она каменела, и заставили ее сидеть рядом с ними. Конечно, это ее тревожило, но общий уровень тревожности постепенно падал. Потом она смогла прикоснуться к туфлям. Со временем мы продвигались по списку к следующей из наименее трудных задач. Пациентка не излечилась, но смогла контролировать страхи.

Понадобилось около года, чтобы она зашла в тот «Макдоналдс», просто села за столик и посмотрела на молодого человека, который, по ее мнению, выглядел так, будто у него СПИД. Правда, она так и не смогла зайти в отделение Комитета по борьбе со СПИДом в Оттаве. Она сказала: «Я не буду этого делать». Для нее это оказалось чересчур.

Весь этот процесс очень поведенческий и очень механический, но когда я увидел, как он работает, то был потрясен. Да, можно прочитать о разных методах лечения в учебниках, но, когда видишь, что они действительно работают, говоришь себе: «Ух ты!»

Одна из важнейших наград, которые получают медики, – благодарность от пациента. Это случается нечасто, но, когда случается, это очень здорово.

Однажды я получил записку от бывшей пациентки, в которой говорилось: «Не знаю, помните ли вы меня, но у меня было социальное тревожное расстройство. Я даже не могла разговаривать с людьми. Теперь благодаря вашему лечению я адвокат и вышла замуж». Другая пациентка прислала мне по почте открытку с благодарностью за то, что она все еще жива в свой шестьдесят пятый день рождения.

У меня была долгая карьера, на протяжении которой, как мне кажется, я действительно что-то изменил, и это намного лучше пути, которым я шел, работая в лаборатории с крысами. Конечно, результаты, полученные в лаборатории, обеспечили фундаментальный прогресс, но благодаря клинической работе я реально видел, как людям становится лучше. И вот потому-то я доволен стезей, которую избрал.

10

Аллергическая реакция. Стефан Малербе

Аллергия может проявляться практически на что угодно: на арахис, пыльцу, молоко, лекарства, пчелиные укусы, металлы, кожу, солнечный свет, даже на воду. У большинства людей с аллергией ответная реакция слабая. Иногда она может быть немного серьезнее – назовем ее неприятной. Ну а далее идут потенциально смертельные аллергические реакции.

Стефан Малербе столкнулся с одной из таких. Сейчас он работает анестезиологом в детской больнице Британской Колумбии, но задолго до этого ему довелось решать вопрос жизни и смерти без преимуществ крупных клиник – современного оборудования и армии медицинских работников.

Я учился Южной Африке, и в тамошней системе вы из средней школы сразу же поступаете в медицинскую школу. Так что я был очень молод, когда получил диплом – всего двадцать три года. Я несколько лет проработал в малообеспеченных сельских общинах и в результате приобрел большой практический опыт.

После переезда в Канаду я некоторое время работал семейным врачом, но потом вернулся в Южную Африку, чтобы выучиться на анестезиолога. Через четыре года, сдав выпускной экзамен, я отправился домой навестить родителей. Я вырос в крохотной деревушке под названием Баркли-Ист примерно в тысяче километров от Кейптауна. Мой отец раньше был фермером, но к тому времени уже отошел от дел, и они с мамой вели тихую деревенскую жизнь.

В первый же вечер – я как раз разговаривал с родителями – раздался телефонный звонок. Двоюродный брат моего отца все еще занимался фермой; звонила его жена, услышавшая, что я приехал. Она сказала:

– Мужу плохо. Ему очень трудно дышать. Не мог бы ты взглянуть на него?

Как я уже сказал, это был двоюродный брат моего отца. Я хорошо его знал, хотя мы давно не виделись. В дни моего детства мы были очень близки. Я ответил:

– Конечно, приду. Уже выхожу.

До фермы было, наверное, километров