и всем хотелось увидеть на них настоящие сетки. Сделать это уже было решено где-то, но пока достали только одну сетку.

Матчи собирали все население поселка. Последняя игра Диме особенно запомнилась. Больше других досаждал лысый капитан соперников. Но ни он, ни несправедливость освистываемого и обкрикиваемого судьи не спасли гостей от поражения. Неожиданно на поле оказались будто одни только футболисты поселка, и неудержимый Мека, которого взяли-таки в команду, вколотил в ворота неотразимый гол. Подпрыгивая и размахивая руками, ребята и с ними Дима побежали на противоположную сторону стадиона прямо через центр поля.

После матча все довольно переглядывались.

— Это брат, — услышал Дима затаенный голос длинного и узкого, показывавшего глазами на незнакомого крепыша с закосневшим взглядом вожака.

Чьим братом был крепыш, Дима не расслышал, но сразу понятно стало происхождение и его закосневшего взгляда, и его немальчишеской устойчивости, и то, почему ребята, мешая друг другу, побежали за ним вокруг стадиона. Как связкой ключей встряхивая своими членами и небрежно на всех поглядывая, побежал длинный и узкий. Не отставал от него и что-то на бегу говорил ему его маленький приятель.

Крепыш легко и кругло бежал впереди. Дима тоже побежал и сразу задохнулся. Ноги стали чужими. Угнаться за крепышом было бесполезно. Дима хотел было остановиться, но все бежали, и он не решился.

Бежали длинной цепочкой. Казалось, бежали всерьез и надолго. Цепочка распалась неожиданно. Сошел длинный и узкий. На круг больше пробежал маленький и снова почти приткнулся к приятелю.

Солнце садилось. Тени бегущих протягивались через поле. Диме вдруг стало легко. Только не надо было напрягаться и слишком стараться. Дима догнал крепыша. Тот не дал перегнать себя, добежал до ребят, что ждали их, и остановился, будто сделал так, как с самого начала было задумано им. На Диму он даже не взглянул.

— Хватит! — кричали ребята.

Они сидели на бревнах. В наступившей темноте там вспыхнула спичка.

— Сердце испортишь, — сказал взрослый и темный прохожий.

Дима бегал бы и дальше, но увидел пустые бревна и едва разглядел ребят на дороге. Отблеск луча невидимого солнца погас на вершине холма, и Диме показалось, что кто-то там прошел со свечою в руке.

Ему правилось, когда день был насыщен событиями, когда он узнавал, сколько было в поселке жителей и сколько не хватало их для того, чтобы поселок, этого больше всего хотели ребята, стал городом и районным центром. Ему нравилось, когда он приходил домой поздно, засыпал сразу и крепко.

Глава восьмая

Но нет, хотя быть с ребятами было лучше, чем одному, хотя вместе можно было больше узнать и побывать там, где один он никогда не побывал бы, хотя только вместе они чувствовали себя хозяевами поселка, Дима не был безотчетно счастлив. Кто-то  н е з р и м ы й  появлялся в нем и бесстрастно наблюдал, что происходило вокруг него и с ним.

Не тотчас восторг ребят, вызванный забитым Мекой голом, передался ему. Невольное уважение почувствовал он к лысому капитану, когда тот, поверженный наземь, поднимался на скрученные мышцами ноги и неутомимо преследовал соперников. Впервые видел Дима противоборство между людьми. Как можно было так безудержно радоваться успеху своих и так неуемно желать неудачи чужим?! Из-за симпатии к настойчивому капитану те вовсе не казались ему такими уж чужими, как не очень своими были удачливые свои.

Радуясь, что делал хорошее дело, когда бегал домой за хлебом или чем-нибудь еще для компании, Дима вдруг замечал, что его дружбой злоупотребляли и кому-то нравилось, что он бегал, а они сидели довольные тем, что это делалось для них. Он понял это, когда бегал домой не он и знакомый справедливый голос осаживал наглеца. Теперь и Дима иногда вступался:

— Сейчас не его очередь.

Не все хотели бегать домой, и не все могли что-то достать. Не ходил, явно ничего не мог принести, длинный и узкий, метавший беспокойные взгляды. Не таясь уважал и панически боялся родителей, не смел что-либо взять дома без спросу его маленький приятель.

— Ребята, только не домой, куда угодно пошлите! — уговаривал он.

Кто-то  н е з р и м ы й,  что находился в Диме, замечал, что его связь с ребятами не была прочной. Они не стали дожидаться его, когда он бегал по стадиону, но дожидались крепыша.

Дима тоже не все принимал в компаниях. Ему не нравились те мальчики, что постоянно боялись опоздать домой, и настораживало пренебрежение к дому других, их свобода от родителей. Он не хотел, как длинный и узкий, стараться угождать тем, вокруг кого держались компании. Он не мог и не хотел походить на маленького, что был признателен всей компании. Не хотелось догадливо улыбаться и напрашиваться на расположение верховодов. Но как было удержаться, если этого, принимая его за своего, как будто ожидали от него?! Он становился неприятен себе, если замечал, что тоже понимающе улыбался и с невольным удовлетворением отмечал промашки других.

Но и компании были недолговечны. Собирались все больше незнакомые мальчишки. Их прогоняли со дворов. Встречались во дворах и вовсе странные люди: едва завидев ребят, они  л а я л и.  Как настоящие собаки, дергались и кружили на невидимой цепи, в бессильной неприязни и даже злобе стеклами блестели их плоские глаза, слышалось:

— Хулиганы! Воры!

— Пойдем! — увидев Диму, позвал маленький.

Все в компании, возглавляемой двумя тринадцати-четырнадцатилетними подростками, чего-то выжидали

— Пойдемте ко мне, — сказал тот из подростков, кого ребята называли Иностранцем.

Компания оживилась.

— Отец у него… — спешил рассказать Диме маленький, но Дима так и не понял, вернулся или все еще находился за границей отец Иностранца.

Шоколадно загорелый ухоженный Иностранец был в светлой бежевой рубашке с короткими рукавами и коричневых шортах, в новеньких с зелеными полосочками светлых носках и новых желтых сандалиях. Никто в поселке так не одевался. Оп привел компанию на застекленную веранду весело окрашенного голубенького особнячка, и Дима заметил, как смутили ребят необычные удобства: кресла и стулья, стол под скатертью, высокий фикус в углу, сервант у двери, что вела внутрь дома. Длинный и узкий выглядел здесь как-то особенно бедно. Одними глазами искательно спрашивал он Иностранца, можно ли садиться на такую дорогую мебель.

— Садитесь, кто где хочет, — разрешил Иностранец.

Длинный и узкий не успел сесть в кресло. Он так и остался на полусогнутых ногах, с оттопыренным длинным задом, с пальцами рук, ухватившимися за подлокотники, когда на веранду, освещенную солнцем сквозь цветные занавеси, открыв дверь из плотно зашторенных комнат особнячка, вошла женщина в темном домашнем