Лиза поймала себя на том, что давно уж не глядит в тетрадь, потому что глаз от разыгравшейся перед ней сцены оторвать не может.

– Да откуда мне знать! – Ермолаев нетерпеливо всплеснул руками. – Говорю же вам, что я этим дурёхам не доверял ничего. Может быть, нутром чуял, что они по глупости на всякое способны.

– И оказались правы, – со сталью в голосе ответил его собеседник. – Две юные особы погибли из-за нерадивости. Вашей или чей-то ещё, я обязательно выясню. И накануне смерти у них был урок химии в этом самом кабинете. Будьте уверены в том, что я этого так не оставлю.

– Ваше право. – Ермолаев широким жестом указал на дверь. – Не смею задерживать.

Он повернул голову и встретился взглядами с Бельской. Заметил, как она глядит на него со смесью испуга и любопытства. Нахмурился. Но отругать не успел.

Лиза сама в возмущении поднялась с места.

– Ольга и Татьяна не могли отравиться на уроке в тот день, – встряла она в разговор с самым невозмутимым видом, который только смогла принять. – Пётр Семёнович нисколько не лукавит. Он никогда не позволял нам проводить опыты. Все эксперименты показывал сам. А в тот день мы и вовсе решали одни лишь задачи. Ни Оля, ни Таня реагентов не касались. Да и не глупы они были, чтобы принимать что-то внутрь. Не малые дети всё же.

Лицо блондина несколько вытянулось от удивления.

Ермолаев же, напротив, побагровел.

– Успокойтесь, Бельская, – сурово проговорил он. – Всё это вас не касается. Да и вообще, вы не должны разгуливать по институту в одиночестве.

– У меня вопрос по домашнему заданию, – напомнила Лиза, кивнув на раскрытую тетрадь.

– Оставьте. Разберём на следующем уроке со всем классом. – Пётр Семёнович раздражённо покачал головой, словно бы вдруг решил отрицать тот факт, что собирался помогать ей сейчас. – Идите по своим делам, будьте любезны.

Лиза послушно взяла тетрадь. Она собралась было уходить, решив, что и вправду переговорить лучше позже, когда учитель подобреет хоть немного, но тут она услышала новый вопрос, который блондин задал то ли ей, то ли Ермолаеву.

– Почему столь упорно всё списывается на несчастный случай? – вкрадчиво осведомился молодой человек. – Быть может, виновница находится среди девиц?

Лизе сделалось дурно при мысли, что кто-то мог подозревать Наталью или её саму. Медленно, точно во сне, она повернулась к блондину. Боялась встретиться с его обвиняющим взглядом. Думала, что расплачется, если кто-то вообще допустит мысль о том, будто она могла поднять руку на подруг, которые заменяли ей сестёр все эти годы.

Но молодой человек вновь стоял к ней спиной. Говорил он с учителем химии, а про Лизу будто позабыл вовсе. Ермолаева же за его широкой спиной почти не было видно.

– Это попросту невозможно, – голос Петра Семёновича вновь зазвучал негодующе. – Они все – безупречные, безгрешные создания, которые не станут рушить свою судьбу и брать на душу столь страшный грех, как убийство. – Он возмущённо засопел, а когда заговорил снова, Лиза, наверное, впервые услышала в его голосе не просто строгого учителя, но человека, который действительно беспокоится о своих воспитанницах. – Этих девочек с детства растят такими, чтобы они улучшили ваше загнивающее светское общество. Чтобы привнесли в него добро и просвещение. Остались чисты, сколь возможно долго, от всякой внешней грязи, которой с каждым днём все больше. Не только в Петербурге. Везде. А вы говорите об убийстве, голубчик. Мне больно думать, что подобное горе вообще случилось в этих священных стенах. И я не позволю вам чернить светлое имя Смольного и его воспитанниц столь возмутительными обвинениями.

В эту минуту Ермолаев вспомнил о том, что Лиза всё ещё в классе. Он сердито глянул из-за спины своего гостя на обомлевшую девушку. Хлопнул в ладоши. Вслед за этим прозвучало его привычное:

– Ну!

Бельская даже попрощаться забыла. Просто стремительно развернулась и заспешила прочь по коридору.

Сердце её колотилось как безумное, пока она едва ли не бегом стремилась как можно дальше убраться от кабинета химии.

Ей сделалось ужасно тошно от мысли, что кто-то мог подозревать её или других девочек. Что действительно убийца мог оказаться человеком из института и дать яд умышленно. А версию со случайным отравлением на уроке химии придумали как наиболее правдоподобную. Вот только с реагентами девушки никогда не работали, да и вообще растительных веществ на занятиях не водилось.

Лиза свернула за угол на широкую лестницу. Стоило пойти в сад и присоединиться к прогулке вместе с остальными, но она была уверена, что у неё всё написано на лице. Ей ужасно не хотелось рассказывать кому-то из одноклассниц об этом разговоре. Или делиться страхами и подозрениями. Да и тетрадь по химии следовало отнести в комнату.

С этими мыслями девушка направилась в коридор жилого крыла, но на полпути к своей спальне оглянулась, потому что услышала за спиной шаги. Чересчур громкие и быстрые для привыкшего к тишине Смольного.

Блондин преследовал её.

Глава 5

– Елизавета Фёдоровна! – окликнул её молодой человек. – Не пугайтесь, пожалуйста. Я вам ничего дурного не сделаю.

Лиза подумала о том, что преступники наверняка говорят своим жертвам нечто подобное. Вряд ли они во всеуслышание сообщают: «Я планирую умертвить вас наиболее жестоким образом».

Однако девушка всё же остановилась и повернулась к мужчине. В этот час жилые комнаты пустовали, но можно было закричать. Наверняка её хоть кто-нибудь услышит. А убегать глупо. Но лучше бы от солнца она взяла с собой не бестолковую соломенную шляпку, а зонтик с острым наконечником.

Блондин тем временем догнал её. Он чуть запыхался. На ходу смахнул упавший на лоб завиток чёлки. И остановился в двух шагах от девушки, после чего отвесил ей короткий полупоклон.

– Вы меня, вероятно, не помните, – отдышавшись, произнёс он и затем представился: – Меня зовут Эскис Алексей Константинович. Я был обручён с Татьяной Александровной Разумовской.

– Отчего же, – Лиза окинула его внимательным взглядом. – Я вас прекрасно помню, Алексей Константинович. Мы встречались весной на Масленицу. И ещё пару раз мы пересекались в родительские дни, когда вы навещали Танюшу.

Вблизи и без присутствия Ермолаева Лизе удалось лучше разглядеть молодого человека. Траурно-чёрный костюм на нём явно был дорогим, но галстук повязан чуть небрежно, а на правом рукаве отчётливо выделялся светлый волос. Лошадиная шерсть, вероятно. Под серо-зелёными глазами пролегли тёмные круги, свидетельствующие о столь же дурном сне, как и у неё самой. В остальном он казался безупречным аристократом со швейцарскими часами на золотой цепочке.

Пристальный взгляд