Этим и хороша война. Она учит жизни. Все мелочи ее, столь важные в мирное время, — получат свою настоящую оценку под этим вечным голосом Смерти и станут пустяковыми, незначительными в сравнении с жаждой жить, хоть как-нибудь, но жить…

Сегодня с утра в нашем штабе кипит работа. Все время являются полковые командиры со своими адъютантами и представляют списки потерь и награждаемых. Потери довольно крупные, но только в двух полках. В остальных, бывших в резерве, почти нет выбывших из строя.

Зато в той колонне, в которой мне пришлось пробыть почти весь бой, — выведено из строя четыреста тридцать человек. Убитых много, человек тридцать. Большинство — раненные легко. Но порядочно и пропавших без вести. Хотя с последними всегда путаница. В этом бою, например, офицер из полка, действующего в левой соседней колонне, попал к нам с остатками своей роты и у нас на позициях был ранен в ногу. Его отправили на наш перевязочный пункт, а сообщить в ту левую колонну — не могли, да и забыли. А назавтра после боя, т. е. сегодня, полковник Ц*** в списках потерь его полка помещает этого офицера в рубрике «без вести пропавших». И Ц*** прав; в его лазарете этого поручика не было.

Где же он? Я, видевший отправку раненого в Белосток, доложил, что Д*** (фамилия раненого) не пропал вовсе, а уехал в Белосток, отправленный туда нашим перевязочным пунктом.

И так несколько человек отыскалось в чужих лазаретах.

Отобьются от своих частей и готово — «без вести пропали».

После боя у всех какой-то особенный вид. Даже не говорят о своих переживаниях, Посмотрят друг на друга двое, улыбнутся, и обоим ясно, что они одинаково перечувствовали и пережили оба одно и то же. И появляется какое-то чувство сплоченности — боевой дружбы.

Замечательно еще и то, что совершенно теперь, после этого «экзамена», изменились взаимоотношения старших и младших.

Нет былой суровости, частой в мирное время и для поддержания дисциплины необходимой. Теперь она, эта дисциплина, стала понятной; необходимость ее сознана каждым солдатом. А потому и незачем вдалбливать ее.

Люди подтянулись духовно. Правда, щегольства нет. Да оно и невозможно теперь. Правда, есть маленькие недочеты в выправке, но… Зачем оно теперь?

Важнее всего то, что солдат, отдающий вам честь, смотрит на вас не тупыми казарменными глазами, а как-то «по-новому». И в его «понимающих» глазах видно чувство товарищества с офицером.

Еще бы! Ведь в окопе не раз офицер и прикурит у солдата, и прижмется к нему, чтоб потеплей было, и последним куском шоколада поделится.

Впрочем, до разных «шоколадов» наши стрелки не охотники.

— Это не для нас! — говорят.

— Он нам ни к чему — щиколад-то…

Сегодня у нас великолепный обед был.

Наш конвой — донцы раздобыли где-то массу консервов с немецкими клеймами.

С «немецкой стороны», конечно!

Но так как вокруг нас все брошено, подожжено и все равно сгорит, то мы с чистой совестью раскупоривали за столом и икру из помидоров, и кильки, и дорогих омаров.

Теперь выяснилось, что наша демонстрация к Лыку и бой под ним здорово напугала немцев. Охватывавшие левый фланг Ренненкампфа силы отошли назад и кинулись на нас, т, к. мы угрожали их тылу.

Под давлением этих сил мы отошли к себе, в Граево, на укрепленные позиции.

Будем ждать дальнейших событий.

Пора и спать. Закончу до завтра.

2 сентября

Оказывается, уже сентябрь наступил!

Сегодня утром, когда я вышел на двор, чтобы поставить на солнце печатаемые карточки, меня поразило лошадиное столпотворение, происходившее там.

Лошади всех мастей, типов и величин были сведены на маленькую площадку за углом нашего здания.

Что такое это?

Оказывается, это немецкие лошади.

Откуда?

А позабирали на полях, брошены были…

Кем? Почему? Зачем и нет ли тут чего подозрительного?

Ничего! Просто, очевидно, прусские разъезды, захваченные и окруженные нашим быстрым и энергичным наступлением, не смогли пробиться к своим и побросали своих четвероногих «друзей». А сами переоделись в штатское, попрятались по подвалам и куткам и затаились, выжидая удобного момента для прорыва.

Их лошади, предоставленные сами себе, бродили по полям и дружили с брошенным населением, коровами, свиньями, овцами и птицей. Всю эту живность мы захватили с собой, в плен.

Мой вестовой с сияющей физией доложил мне:

— Ваш-брод, а я для вас трех коней взял… Какой поглянется больше…

И действительно, выбрал добрых лошадей. На одной из них, сером «Пленнике» я много работал. Только сначала мы друг друга не понимали, ибо немецкая выездка несколько отличается от нашей.

Многие офицеры даже в пехоте имеют лошадей теперь.

Да что офицеры!

На улице, у костела — целый базар. Вернулись успокоившиеся теперь насчет немецкого нашествия жители и занялись своими делами.

А так как население Граево состоит почти исключительно из бедноты еврейской, то, конечно, их постоянное занятие — это мелкая торговля, где товару на целковый и барыша на пятак.

Теперь все эти «купцы» прицениваются к лошадям, которых навели на базар владельцы солдаты; гвалт, крик, божба и ругань и терпкий запах затхлой грязи и чесноку надо всем.

Сегодня после обеда летал с летчиком Н. в сторону Лыка на разведку. Взяли с места большую высоту, чтоб не попало от своих и, уже пролетев окопы, немного снизились.

Быстро принеслись к Лыку. Снизились еще, ожидая в то же время, что вот-вот откроют огонь откуда-нибудь. Дело в том, что для ясной разведки необходимо опуститься ниже, а то плохо видно. А так как для безопасности мы летим на большой высоте и не видим до спуска, что делается внизу, то можно совершенно нечаянно и неожиданно налететь навстречу огнем.

Мы покружились над Лыком. Тихо! Еще ниже… не стреляют! Тогда мы осмелели и почти проскребли по крышам, давши три круга над брошенным городом.

Немцев не было. Трупов тоже, кроме лошадиных, — тех множество! Здания кое-где тронуты нашими трехдюймовками. Окопы полукругом на западной окраине города — глубоки и пустынны. Только кое-где торчат из темной сверху ямы разбитые станины брошенных орудий… Но почему тут пусто?

Берем направление на Летцен. И через час в поле то под нами, в вогнутой чаше буро-зеленой земли, закопошились ползущие змеи колонн. Это были немцы. Как мы теперь поняли, они были в Лыке, небольшими силами и, испугавшись напора наших штыков, очистили Лык, чтобы отойти на свои спешащие к ним подкрепления. И наш отход от Лыка, после удачного боя, стал понятен, когда мы увидели идущие к Лыку громадной длины колонны.

Если б мы заняли брошенный Лык, наш фронт имел бы длинный, но слабый выступ и мы понесли бы большие потери совершенно зря.