совершенно наивна в отношении того, что произошло на самом деле, но я вижу это в нем. Я вижу его боль. Я вижу его веру в слова, которые были брошены в него в детстве.

Единственный человек, который хоть как-то понимает, через что он прошел, — это Алекс. Но даже сейчас, я подозреваю, что он тоже на самом деле не знает.

Протягивая руку, я сердито смахиваю слезу.

Я не хочу, чтобы он думал, что я его жалею.

Я хочу быть сильной ради него. Я хочу стоять рядом с ним и держать его за руку, показать ему, что все, что он всегда чувствовал, — чушь собачья.

Но я не могу.

Его вид, то, что он сказал о себе…

Из моего горла вырывается рыдание, звук которого заглушает шум океана всего в нескольких метрах от меня.

Поджав ноги перед собой, я опускаю голову на руки и каким-то образом умудряюсь пролить еще несколько слезинок. Всего несколько часов назад я бы заявила, что выжала их досуха.

К тому времени, как мой праздник рыданий начинает утихать, у меня внутри, в основном в сердце, такое чувство, что я провела три раунда с Тайсоном Фьюри.

Полуденное солнце прожигает мою черную толстовку насквозь, я скрещиваю руки на груди и стягиваю ее через голову.

Других объектов не видно, и внутри только Деймон, привязанный к кровати, я не слишком беспокоюсь о том, что кто-нибудь увидит, как я загораю в одном лифчике и юбке.

Я со вздохом откидываюсь на спинку шезлонга и подставляю лицо солнцу, отчаянно желая еще больше ощутить его успокаивающее прикосновение. Жар обволакивает меня, как теплые объятия, и я вытягиваюсь всем телом, нуждаясь в пустоте, которая возникает от погружения в то легкое место в моей голове. Это то же самое место, куда я хожу, когда рисую, но у меня сейчас нет на это сил. Мне просто нужно… ничего.

Слезы, заливающие мои щеки, едва высыхают, когда дрожь пробегает по спине, а соски упираются в кружево лифчика.

Вытягивая руки над головой, я обхватываю пальцами подушку и выгибаю спину.

— Кажется, я недооценила твои навыки, дьявольский мальчик, — мурлычу я, закрыв глаза и подставив лицо солнцу.

— Я могу сказать то же самое, Ангел. Отличная работа с узлом.

Его шаги становятся громче, и предвкушение его близости покалывает мою кожу.

— Ты знаешь, я была девочкой-скаутом, — говорю я с ухмылкой. — Я предполагаю, что ты не научился навыкам побега в скаутах?

— Вероятно, тебя не удивит, Ангел, что я на самом деле не фанат групповых развлечений.

— Шокирующе, — бормочу я, наконец, опуская подбородок и приоткрывая глаза.

У меня перехватывает дыхание, когда я обнаруживаю, что он стоит у моих ног, на удивление все еще без рубашки, и смотрит на меня сверху вниз, как будто я в десяти секундах от того, чтобы быть съеденной. Или убитой. И, честно говоря, когда он стоит там, окруженный сияющим солнцем, и выглядит как сам дьявол, мне на самом деле все равно, какой маршрут он выберет.

— Всякий раз, когда мы приезжали погостить к нашим бабушке и дедушке, родителям моего отца, наш дедушка ставил нам сложные задачи, — объясняет он. — Я уверен, что большинству детей понравилась бы игра в прятки. Но не близнецам Деймос.

Я громко ахаю, когда его руки обхватывают мои лодыжки, раздвигая мои ноги, чтобы он мог зажать свои колени между ними.

— Раньше у него был этот сарай в саду. Ну, он называл его своим сараем. Мы с Алексом назвали его камерой пыток.

Я так потерялась в его глазах, в боли, исходящей от него, когда он рассказывает мне эту историю, что яростно вздрагиваю, когда его руки скользят по моим икрам.

Его глаза расширяются от ужаса, и он отрывает свое прикосновение от меня.

— Нет, — кричу я, наклоняясь вперед и обхватывая пальцами его предплечья, отводя его руки назад. — Продолжай, — призываю я.

Он кивает, подается вперед, его глаза ищут мои, отчаянно пытаясь найти что-то, что скажет ему, что я этого не хочу.

— Я хочу все, — шепчу я.

— Я узнал почти все, что знаю, в этом сарае, — продолжает он, заставляя мое сердце учащенно биться.

Возможно, я не знаю подробностей, но я слышала достаточно, чтобы понять, что навыки Деймона заключаются в пытках.

Мой желудок переворачивается при мысли о том, что его дедушка мог сделать с теми двумя маленькими мальчиками в том сарае.

— Он бы связал нас и оставил там, чтобы мы могли сбежать, — говорит он, пока мое воображение не разыгралось слишком сильно. — И все это время у него крутились видеоролики обо всех вещах, которые он мог бы с нами сделать, пока мы застряли там.

— Иисус.

— Алекс ненавидел это.

— Он не любит кровь, — шепчу я.

— Он отказывался смотреть. Вместо этого он погружался в свои мысли. Напевая любую песню, которую мог придумать, чтобы заглушить крики мужчин на экране.

Он подползает ближе, шире раздвигая мои ноги, но его глаза не отрываются от моих.

— Я, однако, просмотрел каждую секунду этих видеороликов. Я изучал реакцию жертв. Я узнал, что заставляло их говорить, а что нет. И все это время я придумывал, как вытащить нас обоих.

— Пока вы все готовились к тестам по математике и правописанию, я учился убегать и придумывал еще более ужасающие способы заставить взрослых мужчин плакать, потому что я пообещал себе, что однажды… однажды я собирался привязать его к этому стулу и заставить страдать всеми способами, которые он заставил бы терпеть нас.

Мое дыхание становится более прерывистым, когда он, наконец, оказывается прямо передо мной, его руки лежат по обе стороны от моих бедер, а его нос едва соприкасается с моим.

— У н-него был сердечный приступ, не так ли?

Его глаза на мгновение темнеют.

— Да. Ублюдок умер до того, как у меня появился шанс показать ему, как прекрасно он меня обучил.

Между нами воцаряется тишина, слышен только крик чайки вдалеке.

— Перестань ждать, когда я сбегу, Николас, — предупреждаю я. — Я могу справиться с твоей тьмой.

— Ты знаешь, я бы сделал это. — Я киваю. — Я все это спланировал.

— Я разочарована, что у тебя не было шанса. Он это заслужил.

Он смеется, но смех его полон гнева и ненависти.

— Ты понятия не имеешь, красавица.

— Так дай мне это. Скажи мне, — настаиваю я, наконец, опуская руку и обхватывая ладонью его лицо.

Он кивает в знак согласия, но несколько долгих секунд с его губ не слетает ни слова. И когда они это делают, они могут быть не теми, что я хотела услышать, но они довольно близки к этому. — Однажды, — обещает он.

— Хорошо. Я приму это.

— Черт возьми, Калли. Это… ты… ты…

— Я