– А он что, по грязи специалист? – усмехнулся Володя.

– Точно не знаю по чему, но прежде, до того как слег, был, говорят, большим ученым. Так что, может, и про грязь что-нибудь дельное скажет… Держи вот. – Мария Тимофеевна вручила Володе миску с кашей, накрытую стеклянной тарелкой.

– Так я еще чай не пил, – обиженно протянул Володя.

– После попьешь. Сначала покормите человека, а то еда стынет.

Тяжко вздохнув, Володя поднялся из-за стола.

– Баба Маша, тебе бы в армии цены не было. Ты бы там за год до генерала дослужилась.

– Я знаю, – невозмутимо сказала старушка и ложкой указала на дверь.

Покинув жилье бабы Маши, Сергей с Володей подошли к двери соседней квартиры.

– Постучим или позвоним? – спросил Володя.

– Если он лежачий больной, значит, дверь не заперта.

Сергей тихонько надавил на дверную ручку. Дверь и в самом деле оказалась не запертой.

– Ну, что?.. – посмотрел на Сергея Володя.

Тот неопределенно пожал плечами.

Честно признаться, Сергею тоже не очень-то хотелось идти знакомиться с умирающим человеком. Но раз уж баба Маша велела…

– Молодые люди!

Помахивая красной коробочкой, зажатой в руке, к ним направлялся пенсионер Штейн.

– Отлично выглядите, Соломон Юрьевич, – поприветствовал его Володя.

– Да уж! – довольно улыбнулся Штейн. – И чувствую себя тоже замечательно! Нога совершенно не болит!

И в самом деле, Соломон Юрьевич шел, не опираясь, как обычно, на палку, а едва не пританцовывая. Да и лицо его, прежде напоминавшее комок серой мятой бумаги, выглядело несколько иначе – тут Володя не лукавил. Глубокие морщины и обвислые складки кожи вроде расправились, а щеки слегка порозовели.

– Вот! – Штейн помахал перед носом у Володи зажатой в руке красной коробкой. – Хочу отдать Илье Петровичу свои таблетки! А вы ведь тоже к нему?

Сергей коротко кивнул. Володя показал красную миску.

– Так чего же стоим? – Штейн надавил на ручку и открыл дверь. – Игорь Петрович! Уважаемый! Жив еще?..

– Здесь я… Проходите, – раздался приглушенный, сдавленный голос из комнаты.

Уже в коридоре явственно чувствовался тяжелый застоявшийся дух, характерный для помещения, в котором находится тяжелобольной. Смесь аптечного запаха, пота, несвежих простыней, подгоревшей овсянки, убежавшего кофе и еще чего-то очень трудно уловимого, но присутствующего неизменно. Запах безнадеги? Или смертный смрад уже начавшегося разложения?

Володя, признаться, опасался, что в комнате этот запах станет совсем невыносимым. Но вышло наоборот. В комнате было распахнуто окно, и коридорный запах почти не ощущался.

Игорь Петрович Кузякин, одетый в выцветшую полосатую пижаму, сидел на низкой софе. Постельные принадлежности были сдвинуты к стене. А рядом с ним лежала небольшая стопка старых потрепанных журналов. Больной был настолько худ, что, казалось, можно было увидеть кости сквозь плотно обтягивающую их желтоватую кожу. На голове у него имелось несколько клочков седых волос, торчащих в разные стороны. Нос был маленький, скулы высокие, а глаза узкие, почти как у азиата. Возраст его определить на взгляд было невозможно – болезнь добавляла ему десяток, а может, и не один, лет. Наверняка можно было сказать, что ему никак не меньше пятидесяти.

– Держи! – Соломон Юрьевич сел на софу рядом с больным и протянул ему упаковку с таблетками: – Хорошее обезболивающее!

– Спасибо. – Игорь Петрович сразу же выдавил из блистера две большие белые таблетки, кинул их в рот и, не разжевывая и не запивая, проглотил.

И замер, зажмурив глаза. Как будто в ожидании эффекта.

– А как же ты сам, Соломон Юрьевич? – не открывая глаз, спросил больной. – Без лекарства-то?..

– Ты знаешь, Игорь Петрович, у меня нога-то совсем прошла! – Соломон Юрьевич стукнул себя кулаком по коленке. – Не поверишь, третий день таблетки не принимаю! А неделю назад же еле ходил!

Больной скривил губы в подобии усмешки и, приоткрыв левый глаз, скосил его на Штейна:

– Поверю. Я и сам себя лучше чувствую. На меня эти конфеты, – помахал он таблетками, что принес Соломон Юрьевич, – вообще не действовали. Только гидроморфон боль на время снимал.

Игорь Петрович открыл второй глаз и посмотрел на ребят. На лице его появилась заинтересованность. Видимо, обезболивающее начало действовать.

– Мария Тимофеевна вам поесть передала. – Володя показал больному пластиковую миску и глянул по сторонам, ища, куда бы ее поставить.

В комнате стояли два больших старых книжных шкафа со стеклянными дверцами на каждой полке, под завязку набитые книгами. На полу возле шкафов стопками были сложены еще книги и журналы. У окна располагался письменный стол с большим старомодным процессорным блоком и небольшим плоским дисплеем. Видимо, баба Маша не выдумывала – Игорь Петрович действительно занимался когда-то наукой. Хотя с таким же успехом мог и книжки писать. Второй вариант Володе даже больше понравился – он ни разу еще не встречал живого писателя. Впрочем, мертвых ему тоже видеть не доводилось.

– Поставь вон туда, – кивнул на табурет, подпиравший балконную дверь, Игорь Петрович.

– Это Сергей и Володя, – указал на гостей Соломон Юрьевич. – Сергей – из Москвы, по служебным делам к нам приехал. Ну, в смысле, не именно к нам с тобой, а к нам, то бишь в Кипешму. А Володя автобус водил. До тех пор, пока не утопил его в яме с грязью. Помнишь, я тебя рассказывал?

Игорь Петрович устало кивнул.

Володя поставил миску с кашей на табурет и сделал два шага назад.

– Ну, а теперь табурет сюда давай, – махнул ему рукой Игорь Петрович. – А то как же я есть буду?

Сообразив, что дал маху, Володя быстро переставил табурет поближе к софе.

Игорь Петрович снял прикрывавшую миску тарелку, взял в руку ложку и очень осторожно попробовал кашу. Как будто боялся, что она отравлена. Пожевав губами, он одобрительно кивнул и зачерпнул побольше.

– Надо же, – удивленно качнул он головой. – Я даже вкус еды начал чувствовать.

– А прежде не чувствовали? – спросил Сергей.

– Не то чтобы совсем не чувствовал. – Игорь Петрович зацепил еще каши на кончик ложки. – Но из-за постоянных болей вкус не имел никакого значения.

– То, что боль ослабла, это хорошо или плохо? – поинтересовался Володя.

Вопрос был не очень-то деликатный. Но Игорь Петрович отреагировал на него спокойно.

– Пока не знаю, – пожал он плечами.

И снова принялся за кашу.

– Мария Тимофеевна сказала, что вы ученый, – начал Сергей.

– Точно! – опередив больного, кивнул Соломон Юрьевич. – И не просто ученый, а большой ученый!