Можно не волноваться о будущем. В кои-то веки оно стабильно, хотя и не очень светло. Тысячи людей ему бы позавидовали. Хотя, конечно, он так и не приблизился к той цели, которую поставил себе несколько лет назад. Но она всё больше казалась ему невыполнимой.

– О чём ты думаешь? – спросила девушка.

– Да так. Ни о чём.

– Нет, я вижу, что ты загруженный. Колись, – стукнула она ногой по перилам. – А то обижусь.

– Я думаю, как много в жизни зависит от случая. Как одна секунда может поставить крест на всём, что было раньше.

«И ещё о том, что это место не самое хорошее для того, чтобы обзаводиться семьёй. А служба в гвардии города Питера – не самое лучшее, чем я занимался в своей жизни… а ведь я многим успел позаниматься».

– О, – она посмотрела на него, и ему почудилось, что на секунду вернулась та теплота, с которой она смотрела на него в их первые недели. – Я понимаю. У меня в жизни тоже так бывало.

Отсюда вид открывался ещё лучше, чем из окна, и они смотрели на город каналов, город шпилей и каменных дворцов, который именно в закатные часы был больше всего похож на сказочное царство, где просто обязаны обитать демоны, ведьмы, драконы и домовые.

Разве мог он подумать, что попадёт сюда? А ведь он много слышал и читал про этот город… Где-то здесь жил Раскольников, который старушку убил топором. «А после пошёл за пивом».

Проходя по этим улицам, хотелось насвистывать под нос стихи вроде: «Я люблю большие дома и узкие улицы города. В дни, когда не настала зима, а осень повеяла холодом. Пространства люблю площадей, стенами кругом ограждённые. В час, когда ещё нет фонарей, а затеплились звёзды смущённые. Город и камни люблю, грохот его и шумы певучие. В миг, когда песню глубоко таю, но в восторге слышу созвучия…»

«Но это не город из моих снов, – подумал Младший. – Нет».

Хотя он и не такой уж плохой, этот город. У него есть своя душа, даже если она черна и изломана. А где-то души совсем нет. И люди здесь не так уж плохи. Простые-то горожане не виноваты ни в чём. Как и простые «оборвыши», которых ихние бригадиры обдирали как липку и гнали как стадо на прорыв, на пулемёты магнатской гвардии. Те так и называли своих опытных бойцов – «пастухами», а новобранцев – баранами. И явно надеялись, что рано или поздно все жертвы окупятся добычей от разграбления этой потрёпанной шкатулки с драгоценностями.

Семь мостов когда-то связывали Остров с Большой землёй. Два из них, когда-то бывшие частью большой дороги под названием «ЗСД», были разрушены и затоплены во время взрыва большой бомбы.

Ещё один, Тучков мост, разрушился лет через пять после Великой войны, но до нового заселения. Четвёртый, под названием Дворцовый, повреждённый, подорвали намеренно при самых первых правителях, чьи имена уже ушли в область преданий – для проезда автомобилей он не годился, но пешим порядком по нему можно было проходить. Так вот, чтобы кто попало не шастал, его и взорвали. А три оставшихся, удобно расположенных, гвардейцы стерегли как зеницу ока, выставив по два кордона. Ещё была паромная переправа, но ею пользовались только эпизодически. Ну и конечно, лодочники. Уследить за ними проблематично, но массовых налётов… да и массовых побегов… Остров давно не знал.

Знаменитые разводные мосты Питера… Из оставшихся именно Благовещенский был разводным. Он когда-то так хотел их увидеть. Думал, дурачок, что они ещё работают. Думал, что их разводят вручную, крутят какие-нибудь ручки, шестерёнки вращаются, и они расходятся. Думал, что выражение «развести» в значении «обмануть» происходит именно от питерских мостов.

– Мне здесь нравится, – сказала Анжела.

– А упасть не боишься? – спросил он.

– Нет. Я с детства лазить училась. Иногда надо было залезть в такие окна, куда иначе было не пройти. Ну, чтобы найти там какую-нибудь полезняшку. Я худенькая была. Пролезала под любые завалы и доставала, что надо. А потом делилась. Хотя всегда хотелось сразу все слопать самой… Когда стала постарше, эта лафа закончилась. Сиськи выросли… и вот здесь по бокам тоже. Уже не пролезаю.

Это, конечно, было кокетством и преувеличением. Не настолько много и выросло. В меру.

«Но тогда ты уже могла бы зарабатывать на хлеб по-другому. И для себя, и для больной пьющей мамаши, и для младшего братца. Странно, что ты не пошла по пути других смазливых девчонок, думающих „от меня не убудет“. Хотя без защиты со стороны Абрамыча хранить непорочность ты бы не смогла. Что он такого в тебе разглядел? То же самое, что и я? Но почему тебя не обижает Червонец? Ведь он тупой жлоб, который умеет только хапать всё, что попадает в поле зрения его маленьких глазёнок. А уж такую ягодку мимо своего рта он и вовсе не мог пропустить».

Наверное, бармен сказал хозяину что-то основательное, и тот не лез к его новой дочке.

Младший знал, что сколько-то лет назад бойкую веснушчатую девчонку, продававшую жареную корюшку с лотка, заметил на пристани Абрамыч и сманил работать в трактир официанткой. Сначала просто за еду (сильно пьющая мать-одиночка с радостью сбросила на других «лишний рот»), потом ещё и для родных кое-что стало оставаться. А потом Абрамыч и вовсе принял её в свою семью. Работу она выполняла хорошо, внешность имела приятную, гости её хвалили и иногда давали «на чай» (а на чай получать гораздо лучше, чем на орехи).

Вроде бы это сам Червонец потребовал от неё осветлиться. «Будешь, детка, блондинкой как Мерлин Мурло. Это типа такая актриса была». Она не отказалась. Но никаких «отдельных услуг за отдельную плату» она не оказывала. И любовницей хозяина, по её словам, тоже никогда не являлась. Бармен Абрамыч был уважаемым человеком в районе и имел, судя по всему, хорошие знакомства. И тот, кто рискнул бы обидеть его приёмную дочь, нарвался бы на неприятности. Даже Червонец, хоть он и был уменьшенной копией магната Михайлова – чуть пониже, чуть потрусливее, поэтому и правил только своей «норой», а не половиной острова. И денежки у бармена тоже, видать, водились.

В общем, женитьба на Анжеле позволила бы Александру немного подняться в городской иерархии. Хотя бы приблизиться к её середине. Но разве это то, чего он действительно хотел?

* * *

Стемнело окончательно, фонарей поблизости не было, и уже не разобрать, что происходит внизу. Стало совсем холодно, и они уже собирались уходить с балкона.