расположился к нему. А когда обратился, как к дону Фернандо, он засмеялся, и живо, совершенно в итальянской манере, воскликнул: «О, этто излишком напищенно, лючше пер номе… по имени!»

Выпив за знакомство, мы обсудили лингвистические проблемы, и перешли на инглиш, чтобы не спотыкаться на каждом слове. «Папская» встреча проходила «в теплой, дружеской обстановке» — мы уединились в кабинете, и я торжественно раскупорил заветную бутылочку с коньяком, дожидавшегося распития долгие полвека.

— Морена… э-э… Марина, — по губам Фернандо скользнула хмельная улыбочка, — вся в мать, да и в дядю — бредит театром и кино. Девочка хочет поступать в московский ГИТИС… — он глянул на меня неожиданно трезвым взглядом.

— Никаких проблем! — твердо заявил я.

— Марину беспокоит выговор…

— Пустяки! В Союзе полно актеров с акцентом — прибалтийским, молдавским, грузинским, украинским… Народов в стране хватает! Главное — талант, а он в сеньорите Баккарин чувствуется. Пусть заканчивает школу — и летит к нам. Устроим, как принцессу!

— Не сомневаюсь, Мигел… — дон Фернандо уважительно покивал, оглядывая высоченные потолки, а затем фыркнул, и расплылся. — Вот только дуэнью к bambina mia не приставить! Марина обязательно будет встречаться со своим Базилиу… Нет-нет, — заспешил он, — я вовсе не против, Базилиу хороший парень, нормальный, без червоточин. Тем более, студент престижной «Бауманки». Веру он очаровал, да я и сам всё вижу! У Vasyonka горячее сердце и холодная голова; верю, что он будет беречь мою девочку… Вера родила в двадцать девять. Да, возможно, поздновато…

— Юля родилась, когда Рите было двадцать три.

— Лишь бы не в семнадцать! — пылко воскликнул Баккарин.

— Лично прослежу! — заверил я его, хмуря брови в неприступной суровости.

Хрустальные рюмки сошлись торжественно и звонко…

* * *

Чтобы не запариться, я натянул шубу Деда Мороза, оставшись в одних трусах. Босые ноги болтались в мягких белых валенках, как ботала в колоколах… Ну, лишь бы длинный красный подол прикрыл голые коленки!

Седовласым париком и окладистой бородой меня обеспечила Инна, она же налепила мохнатые белые брови. Шапка… Посох… Мешок с подарками… А где, кстати, мешок? А, вот он…

— Готова, Снегурка? — прогудел я.

— И-ису, Мигел! — восторженно крутанулась Марина Сильва, отрываясь от зеркала.

В голубенькой шубке и серебристом кокошнике, она выглядела до боли очаровательно — сладкоголосая птица юности лишь начинала петь для нее. Правда, золотистая коса не слишком сочеталась с загорелым личиком и жгучими черными глазками, зато контраст придавал внучке Деда Мороза пущую яркость.

«Бедный Базилиу…»

Величаво ступая, я вошел в шумную гостиную, пропахшую хвоей да мандаринами, и сказал гулким басом:

— С Новым годом!

— С Новим годом! — радостно зазвенела сеньорита Снегурочка.

— Здр-равствуй, Дедушка Мор-роз! — лучась, Лея захлопала в ладоши.

— Здравствуй, Лея! — важно пробасил я. — Не баловалась ли ты в уходящем году? Не обижала ли маму с папой?

— Не-а! — воскликнула малышка, и погордилась: — Я котика вылечила! И бабу Лиду!

Наташа засияла не тусклее дочери, а я загудел довольно:

— Ну, молодец! Держи тогда…

Онемевшей от восторга Лее досталась кукла Алёнка, советский аналог заокеанской Барби, да не одна, а с приданым — тючком игрушечных нарядов, и местом жительства — разобранным домиком в яркой коробке.

— Спасибо, спасибо!

— Оставайся такой же хорошенькой и хорошей, Лея!

— Останусь, — рассеянно ответил ребенок, не зная с чего начать: нарядить ли куклу? Или выстроить той жилплощадь?

— Дон Базилиу, я полагаю? — рокотнул я.

Здоровенный Васёнок хотел было спрятаться за спинами Наташи и Риты, но те со смехом вытолкнули его в первый ряд.

— Ну, здравствуй, Вася.

— Здрасьте… — несмело вытолкнул сын.

А я даже загордился — он меня не узнал!

«Талант не пропьешь!»

— Хм… — нахмурились приклеенные брови. — Поставить тебя на стульчик, чтобы ты стишки прочитал? Пожалуй, нет… Стул жалко. Но подарок я тебе припас! Снегурочка, а поцелуй-ка благородного дона! Крепко, но недолго!

Марина засмущалась, мелко просеменила к одеревеневшему Васёнку, привстала на цыпочки, и поцеловала. Парень совершенно обалдел, взгляд у него расфокусировался, а лицо сравнялось цветом с моей шубой.

Снегурочка засмеялась, отступая, и прижалась ко мне. Дед Мороз платонически обнял «внучку», и пошевелил бровями — они зверски чесались.

— Юля, а ты почему второй год не пишешь мне письма?

Старшенькая кокетливо улыбнулась.

— Выросла я, дедушка!

— Да-а, это правда… Ну, тогда вот тебе подарочек!

Ах, с каким удовольствием я следил, как по-детски округлялись Юлькины глаза!

— Ух, ты-ы… — выдохнула девушка. — Сережки! Золотые! С изумрудиками… Ой, спасибо, спасибо!

— Тебе спасибо, красна девица! — ухмыльнулся я.

— А мне за что?

— А вот, смотрю на красоту твою, и радуюсь!

Юля засмущалась, и юркнула за Наташу.

— А ну, — властно затянул я, — подать сюда Маргариту свет Николаевну!

— Здесь я, батюшка, — кротко ответила Рита. Инна, стоявшая рядом, задорно мне подмигнула.

— Ну, что ж тебе подарить? — призадумался Дед Мороз. — Каменьев дорогих, да злата-серебра тебе уже надарено, и мехов, и повозки самобеглой… А-а… — оживился старый, лукаво щурясь. — Знаю! Вот, держи! — я потряс длинным конвертом, и возгремел: — Приглашение для номинантки на церемонию вручения «Оскара»!

И моя женщина, умная, мудрая, ироничная, запищала и запрыгала, как девчонка, хлопая в ладоши. Хотя аплодировали все, а пуще других Инна, как актриса состоявшаяся, и Марина Сильва, как будущая старлетка.

— Спасибо, спасибо! — Рита с силой обняла меня, вытянулась, приникая к уху, и сбивчиво зашептала: — Но… Это же по-настоящему⁈ В Лос-Анжелесе?

— Ну, да, — улыбка расщепила белую бороду.

— А когда? Скоро?