— А потом рану нужно будет зашить. У тебя есть кривая иголка? Ты зашивал кожу лошадям?

— Да, господин, но то были лошади…

Солдат только сплюнул с досады, дал бы ему в морду, да встать не мог.

А вот кузнец солдату понравился. У него была пегая борода, крепкие руки и черные заскорузлые пальцы.

— Я обрежу деревяшку заподлицо, — сказал кузнец. — А потом приподниму, — сказал кузнец, разглядывая болт. — Потом мы снимем доспех и попробуем вытянуть ее.

— Ты щипцы принес? — Спросил солдат. — Наконечник так не выйдет, его придется щипцами тянуть.

— Щипцы принес.

— Хорошо, как вытянем наконечник, нужно будет зашить, пару стежков сделать.

— Шить я не мастак, господин, — сказал кузнец.

— Ну, хоть обрежь деревяшки и сними поножь. — Сказал солдат.

— Делаю. — Произнес кузнец, доставая из большого ящика инструменты и раскладывая их перед собой.

— Садитесь на стол, господин. А ты, деваха, давай сюда лампу и встань слева, чтоб свет не застить. Ближе подноси. Ну, держитесь, господин.

Солдат вцепился в край стола и вздохнул.

«Увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются» — вспомнил он слова сержанта. Каждое движение кузнеца отдавалось болью, а тот как назло не мог сделать что-то с одного раза. Не мог обрезать стрелу, не мог поддеть сталь. Почти все движения повторял дважды. Солдат понимал, что такую работу он делал впервые, поэтому молча терпел. Пальцы, ногти, вцепившиеся в стол, побелели. Со лба на нос скатилась капля пота. Но он молчал. Наконец, кузнец обрезал стрелу и снял доспех с ноги. Встал, вздохнул.

— Ну, вроде, я свою работу сделал. — Он поглядел на коновала, а на том лица не было.

— Ну, что встал? Давай, — пригласил коновала Ёган, — вытягивай палку из ноги.

— Я не могу, — вдруг сказал коновал, — не невольте меня.

Вдруг этот крупный мужчина всхлипнул и кинулся их харчевни проч.

— Вот дурак, а, — удивленно произнес Ёган.

— Боится, — сказал кузнец. — Он молодому барону коня лечил, тот распорол кожу на груди во время охоты. Он ее, вроде, зашил, а конь все равно сдох. Молодой барон его на конюшне два дня держал. Его и сына. Бил обоих. Вот он и боится.

— Даже инструмент забыл. — Произнес Ёган.

— Вытаскивай ты, — сказал солдат кузнецу.

— Вытащить попробую, а вот шить я точно не возьмусь, не с моими пальцами. Мне ими и иголку не удержать.

Он снова сел на корточки перед столом, взял щипцы.

— А ну-ка, деваха, свети. Мне внутрь заглянуть надо.

Солдат знал, что сейчас начнется то, от чего он будет скрежетать зубами. Так оно и произошло. Кузнец потянул за древко. Древко вышло, а наконечник остался в ноге. Тогда кузнец своими черными пальцами стал раздвигать рану, чтобы увидеть наконечник. Еще одна капля пота повисла на носу у солдата.

— Вижу его, подлеца, — сказал кузнец. — Хорошо, что неглубоко сидит. Только кровь его застит. Свети ближе, прямо сюда.

Девушка еще ближе поднесла лампу. Солдат зажмурился от боли, а кузнец все ковырялся и ковырялся в ране, пытаясь поддеть наконечник. Солдат уже был готов не выдержать, у него уже звенело в ушах, когда кузнец сказал:

— Все. — И бросил на стол рядом с солдатом черный, весь в сгустках крови, похожий на шип наконечник болта. — Фу, как будто целый день работал.

Волков чуть отдышался и произнес, глядя на девушку.

— Шить тебе придется.

— Эй, Брунька, — сказал Ёган, — бери иголку, кроме тебя здесь шить никто не умеет.

— Ноги-то я не шила ни разу, — сказала девушка.

— Больше некому, — сказал солдат, — придется тебе.

— Ну, раз некому, — девица залезла в сумку коновала, достала оттуда иголку, вдела нить, достала оттуда туес, открыла его, понюхала.

— Ну, что там? — Спросил Ёган.

— Она. — Сказала девица. — Мы борова такой же мазью мазали, когда его собаки подрали.

— Ну, что стоишь? Сшивай.

— Шить? — Спросила девушка Волкова.

— Сначала обмой водой, чтоб было видно, что шьешь.

Девица оказалась на удивление ловкой. Руки ее не дрожали, зрение было хорошее. Она быстро смыла грязь и в три стежка стянула рану. Потом смазала мазью из сумки коновала, затянула рану чистыми тряпками, после чего Волков переоделся. Он надел исподнее, то, что носил зимой, остатками теплой воды помылся. Ёган и Брунгильда помогали ему. Кузнец просто сидел на лавке и ждал оплату, вертел в руках наконечник болта, восхищался.

— Железо доброе, так его еще и закалили. Хорошая закалка. Железо пробил, и даже кончик не погнулся.

— Сколько я тебе должен? — Спросил его Волков, отправив девицу за едой.

— Случай особый. Пять крейцеров попрошу. Дадите еще два — я ваши поножи починю.

— Дам еще один, и почини поножи.

— Ну, пусть так. — Сказал кузнец, прихватил поножи и ушел.

Девушка принесла еду. Солдат совсем не хотел, есть, но знал, что есть нужно. Взяв тарелку и деревянную ложку, попробовал еду и отодвинул тарелку.

— Это что? — Спросил он у девицы.

— Так известно, что — горох.

— Без сала, без масла?

— У нас поденщики, да каменщики, да купчишки мелкие и так едят, трескают за милую душу. Не капризничают.

— Так тут даже соли нет.

— Так они и без соли трескают.

— Я тебе не поденщик.

— Да уж вижу, капризный, как барыня.

— Принеси молока с мёдом.

— И все?

— Да, все. Кстати, а где поденщики твои спят?

— Известно, где. На полу да на лавках.

— А комнаты есть? — Солдат вовсе не хотел спать ни на полу, ни на лавке.

— Есть одна.

— С кроватью?

— И с кроватью, и с тюфяком.

— Я буду там спать.

м Папаша никого в ту комнату класть не велит.

— Плевать мне на твоего папашу. Спать буду в той комнате на кровать с тюфяком, а сверху простыню постели.

— С простыней? — Ехидно фыркнула девица. — И правда, барыня.

— Еще раз сравнишь меня с барыней — получишь по заду, а рука у меня тяжелая. Неси молоко и постели постель.

Буркнув что-то едкое, девица ушла.

— Ёган! — Окликнул Волков мужика, сидевшего и дремавшего на лавке.

— Да, господин.

— Перебери тряпки, посмотри, что можно отстирать, что зашить. Остальное выброси.

Все доспехи и оружие отнеси в мою комнату. Лошадь мою почисть, а всех остальных покорми, — солдат кинул мужику маленькую серебряную монету.

— Все сделаю, господин. — Ответил Ёган, ловя крейцер.

— А где тот мальчишка, что поехал к монахам?

— Не знаю, господин. Дорога не близкая, но, думаю, он уже должен ехать обратно.

Тюфяк был старый, влажный и вонял гнилью, а вот простыня была хорошей, плотной. На некоторое время такая простыня задержит клопов. Нога, если ее не тревожить, почти не болела, а