а третий – третьим. Значит, и по прямым к тому основаниям и по началам вероятия, телесный вид пирамиды должен у нас быть стихиею[96] и семенем огня; затем, второй по рождению вид признаем стихиею воздуха, а третий – воды. Но все эти виды надобно мыслить столь малыми, что каждый единичный вид каждого из родов, по малости, не доступен нашему зрению, и мы видим только массы их, при скоплении множества единиц. То же – и пропорциональное их соотношение, по количеству, движениям и другим свойственным им силам: дав им во всех подробностях совершеннейшее устройство, насколько допускала это, непринужденно и без сопротивления, природа необходимости, Бог, надо думать, сложил их во всех отношениях пропорционально.

Из всего, что до сих пор сказано у нас о родах, по силе вероятия, можно заключить по крайней мере вот что. Земля (в ее элементах), приражаясь к огню и разрешаясь его остротою, должна находиться в брожении, всё равно, растворена ли она в самом огне, или в массе воздуха, либо воды, пока части её, встретясь каким-нибудь образом и соединясь между собою, не станут опять землею; ибо в другой-то вид перейти она не может. Вода же, будучи разделена огнем или также воздухом, при соединении частей может составить одно тело огня и два – воздуха. Доли воздуха, из одной разрешенной его части, образуют опять два тела огня. И наоборот, когда огонь, окруженный воздухом, водою или какими-либо частями земли, немногий среди многого, тревожимый их движением, борющийся и всё-таки побеждаемый, наконец будет ими подавлен, тогда два тела огня соединяются в один вид воздуха; а если побежден и раздроблен воздух, то из двух с половиною его частей сплотится один цельный вид воды[97]. – Рассудим же о них опять с этой стороны. Если какой-либо из других родов, будучи охвачен огнем, рассекается острием его углов и сторон, то перестанет рассекаться, как скоро превратится в его природу; потому что всякий подобный и тожественный в самом себе род не может ни производить перемену, ни сам что-либо испытывать в своих отношениях к тому, что совершенно с ним сходно. А пока нечто слабейшее, при переходе в другую природу, еще борется с чем-либо сильнейшим, оно не перестает разрешаться. И когда опять что-либо меньшее окружено бо́льшим или немногое многим и гаснет через дробление, оно перестает уже гаснуть, готовясь перейти в образ сильнейшего, и становится – из огня воздухом, а из воздуха водою; но если на него нападает и борется с ним нечто равносильное из других родов, то разрешение не прекращается, пока окончательно отброшенное и разрешенное не отбежит к сродному или роды побежденные, ставши из многих одним, подобным победившему, не водворятся с ним рядом. И в силу этих-то свойств всё меняет, конечно, свое место; ибо масса каждого отдельного рода удаляется в особое место движением начала принимающего[98], и что́, в каждом случае, становится неподобно самому себе и подобно иному, стремится, вследствие сотрясения, к месту того, чему уподобляется[99].

Все, сколько их есть, тела простые и первоначальные произошли от таких причин; а что видам их прирождены еще различные роды, причину того надобно полагать в построении обеих основных форм, ибо оно дало с самого начала, в том и другом случае, не по одному только треугольнику известной величины, но треугольник и больший и меньший, которых столько же числом, сколько заключается родов в видах. Оттого, в своих соединениях сами с собою и один с другим, они представляют бесконечное разнообразие, наблюдать которое обязательно для тех, кто намерен судить о природе на началах вероятия.

Но если не условиться относительно движения и стояния, каким образом и в каком случае то и другое происходит, – это может сильно затруднить дальнейшее рассуждение. Нечто о них было уже сказано, и к этому прибавим еще вот что. При равномерности, никогда не появляется стремления к движению; потому что имеющее быть движимым без имеющего двигать, как и имеющее двигать без имеющего быть движимым допустить трудно, – даже невозможно; а где нет того и другого, там нет и движения. Но стихии быть равномерными никогда не могут. Таким образом стояние мы будем относить всегда к равномерности, а движение к неравномерности. Причина же неравномерной природы лежит в неравенстве. Но происхождение неравенства мы уже раскрыли; а почему неделимые, и разошедшись по родам, всё-таки не перестают, под влиянием друг друга, двигаться и перемещаться, – о том еще не сказали. Так объясним это снова – таким образом. Пределы вселенной, обняв собою все роды (стихий) и, при своей круговидной форме, стремясь от природы сомкнуться в самих себе, сжимают всё (в них содержащееся) и не допускают, чтобы оставалось где-либо пустое пространство. Оттого огонь по преимуществу пропитал собою всё, за ним воздух, как вторая по тонкости стихия, а там и прочие, в соответствующей мере. Ведь то, что образовалось из частей крупнейших, допустило в своем строении наибольшие пустые промежутки, а что из мельчайших – наименьшие; и вот насильственное скучение сгоняет мелкие роды в пустые промежутки крупных. А когда таким образом роды мелкие располагаются рядом с крупными – причем меньшие разъединяют большие, большие же сжимают меньшие, – тогда всё передвигается и сверху вниз и снизу вверх, чтобы занять свое место; ибо неделимое, переменяя величину, переменяет вместе с тем и свое положение местное. Таким-то путем постоянно поддерживаемое явление неравномерности дает стихиям движение, которое как продолжается теперь, так и будет продолжаться непрерывно.

Засим надо принимать в соображение, что есть много родов огня, – например, пламень и нечто истекающее из пламени, – что не жжет, но доставляет свет очам, – далее, то, что, вслед за угасшим пламенем, остается от него в горящих телах. Так же точно есть и род воздуха – наиболее чистый, который носит имя эфира, и род самый мутный, называемый туманом и мглою; есть и другие, безымянные виды воздуха, происшедшие от неравенства треугольников. Родов воды прежде всего два: один род – жидкий, другой – плавкий[100]. Жидкий, приняв в себя роды воды исключительно мелкие и притом неравные, в силу этой неравномерности и самого характера (их) фигуры, сделался подвижным, как сам по себе, так и для влияний сторонних. Плавкий же, составившийся из родов крупных и равномерных, в силу их равномерности, вышел устойчивее того и тяжелым. Но когда теряет эту равномерность под действием привходящего и разрешающего его огня, он получает больше подвижности и, сделавшись подвижным, уступает давлению ближайшего воздуха и разливается по земле. По тому и другому