— Ч-что эт-то было? — почти заикаясь, прошептала она. — К-кто это был и г-дде мы?

Старый паршивец даже рта мне не дал открыть, когда на последней ступеньке лестницы возник пожилой мужчина, которого я совершенно не помнила, но судя по его форме, он работал тут кем-то вроде церемониймейстера.

— Его Величество древнейшего из родов божественной крови Эйлирии, Ирий Арт Соррен, — церемонно объявил мужик, с силой долбанув внушительной палкой по полу и был таков.

— Ну, началось, — тяжело вздохнув, сказала я, набирая побольше воздуха в грудь. — Ты, что тут устраиваешь, а?! — зло крикнула я, как в самом центре зала, где мы находились, возник большой деревянный кухонный стол, а прямо за ним сидела девица в простом коричневом платье. Стоит ли говорить, что это была столь известная мне кухарка. Тогда девушка была невероятно хороша собой. Сочные алые губки, светлые волосы, аппетитные формы. Так вот, в данный момент девица имела весьма потрепанный вид, волосы распущены, корсаж лишь на половину зашнурован. Она рукой подпирала голову и тягостно вздыхала.

— Как жаль, — вновь тяжко вздохнула юная обольстительница, — что балы заканчиваются и наступают серые будни, не находишь, Аритта? — обратилась она к кому-то за ее спиной. — Так скучно… — вновь тяжело вздохнула девица, исчезая в воздухе.

— Раз скучно иди пожрать приготовь! Я неделю верхом! У меня тяжело больной на руках! Оборотни так и вовсе голодали с неделю! Еще и младенец имеется, так его мамашу чем попало, как ты любишь, кормить нельзя!

На этот раз ответом стала и вовсе сцена из ночного сада, когда какая-то кумушка задорно хихикая, пыталась разыграть смущение, убирая руки кавалера со своей весьма податливой груди и попы.

— Ну, не надо, — хихикал тетка, тем временем подставляя то, что «не надо» к ощупыванию, — нас же могут увидеть! Ну, не здесь, — вновь хихикая, просила она. — Ведь, наверняка кто-то смотрит… Я же совсем не такая…

— Я те дам не такая! — не выдержала уже я. — И не вздумай показывать им что-то подобное! Особенно этим двоим, — ткнула пальцем я на Кита и младенца.

На этот раз появилась уже женщина, которую я очень хорошо знала и даже побаивалась. То была управляющая по хозяйству Дорис. Во время нашего знакомства ей уже было за пятьдесят. То была женщина, что называется строгих правил и устоев. Сухая точно палка, сморщенная, как изюм и вредная сверх всякой меры. Но по части ведения дел, знания этикета ей равных не было.

— Как прикажете, ваше величество, — чопорно ответствовала она мне и была такова.

Стоило очередному воплощению прошлого развеяться, как я тут же обернулась к своим спутникам. Ну, что сказать, выглядели мои гости точно группа бродячих хористов, что решили сделать групповой портрет. Точно изображая друг друга они стояли с раскрытыми ртами и смотрели в никуда.

— Лично я, — решила первой нарушить молчание, — собираюсь сейчас отдыхать. И это будет долго. И я не встану, даже если вы с голоду начнете жевать свои сандалии, потому, я вам предлагаю закрыть рты и настроиться на краткую экскурсию. И еще, — вскинула я указательный палец вверх, — с тропы, что я для вас сегодня протопчу — не сходить. Закончиться может печально. Это вам не я, — кивнула я куда-то в пространство, — этот может реально вас, — провела я указательным пальцем по шее, — если будете делать то, что ему не понравиться. Идем, — более не дожидаясь от «хористов» внятной реакции, сказала я. — Кудрявый, оставь Терезу уже в покое, она не пойдет, — заметив, что оборотень продолжает дергать мою лежачую пациентку за руку, не выдержала я.

Привычно отварив дверь, я вошла в комнату, которая много веков назад принадлежала Кирану, а потом уже и нам двоим. Каждая вещь в убранстве этого помещения говорила со мной. Истории давно минувших дней, о которых я не могла забыть, как бы сильно не старалась. Шепот перевернутых страниц моей жизни, иногда, он становился невыносимым, а иногда, я молилась лишь бы услышать его также ярко, как прежде. Привычный запах… он не меняется вот уже несколько тысяч лет. Все так же пахнут наволочки на наших подушках. Почему-то, мне кажется, что так пахнут солнце и свежескошенная трава, легкий дождь в начале лета, радость, счастье, дом. Наверное, это только мне так кажется. Но, всякий раз, когда я ложусь на нашу с Кираном кровать, закрываю глаза и чувствую именно это. Сердце в моей груди сжимается так, словно готово пропустить последний удар. Но именно эта боль там, где уже ничего не должно быть, позволяет мне глубоко вздохнуть. И я дышу. Дышу, как в последний раз… С широко распахнутыми глазами, я вглядываюсь в полумрак нашей спальни, где уже очень давно царит Эйлирская ночь. В распахнутом настежь окне, я вижу звезды и небо, огни уснувшего тысячелетия назад города. Теплый летний ветер, касается моего лица. Он доносит ароматы ночных цветов. Такие яркие и в то же время нежные запахи. Это место хранит даже их.

Его образ возникает точно сотканный из лунного света. Киран смотрит на ночной город и в его багряных волосах отражаются звезды. В этом свете он кажется слишком бледным. Точно призрачное видение.

— Никогда не думал, что скажу это, — говорит он чуть слышно, а я уже знаю, что именно он хочет сказать. Я помню. — Но, кажется, я впервые чувствую себя дома, — усмехается он.

— Это и есть твой дом, — говорю одними губами, потому что помню каждый наш разговор.

— М, — поджимает он губы и качает головой, — нет, теперь мой дом там, где ты.

Очередной порыв южного ветра и его образ развеется по комнате мириадами несуществующих песчинок.

Мои щеки горят, а в груди так пусто и больно. Я не помню, как тьма накрывает меня с головой. Я просто проваливаюсь в эту дыру, где нет ничего и никого. Лишь тьма, которая как обычно спасет меня в эту ночь.

— Долго же ты шла, — сказано, точно усмешка или упрек? Голос хриплый, низкий и в то же время звонкий, как такое может быть? Он точно резонирует с каждой клеточкой моего тела… Тела? Почему на мне нет одежды? Не то, чтобы меня это сильно волновало, но хотелось бы знать. Я стою в центре пятна света, а вокруг лишь тьма. Ничего не могу рассмотреть вокруг. Лишь понимаю, что пол под моими ногами из теплого камня, и мне совсем не холодно стоять на нем.

— Ну же, — очередная усмешка похожая на упрек, но в то же время, не могу сказать, что говорящий несет в себе жестокость или злость, — ты не разговариваешь со мной всего-то несколько жалких столетий, а уже забыла мой голос.

Я все еще не вижу говорящего, но понимаю кто это. И, правда, как могла так легко забыть Отца.

— Не будь я старше, то готов бы был обидеться на такие мысли.

Он делает шаг по направлению ко мне, и часть его лица выхватывает окружающий меня свет. Лик божества…моего Бога можно было бы назвать юношей, если бы не глаза, принадлежащие старику. И стоит подумать о них, как он кажется древним старцем лицо, которого испещрено морщинами, но стоит сфокусироваться на них, как ты понимаешь, что это всего лишь свет падает на лицо взрослого мужчины. Кажется, под плащом, что скрывает его фигуру, искусный воин, он силен и мускулист. Но стоит подметить эту черту, как ты понимаешь, что мужчина вовсе не такой, разве не видно сколь велик ему этот плащ? Я стараюсь больше не пытаться рассмотреть стоящего передо мной. Разглядывать божество опасно для целостности ума.