В современной Великобритании основой для республиканцев служит то, что, по их мнению, в английской конституции есть ряд значений, которые мешают модернизации страны. Они считают, что монархия является глубоко консервативным институтом, который тормозит социальные изменения; корни института монархии уходят глубоко в прошлое, что мешает предвидеть будущее; монархия давно изжила себя, потому что узаконивает политическую систему, которая не всегда может проявить свою состоятельность, а также символизирует иерархию, образовывая тем самым мощный барьер для реформ, как конституционных, так и социальных, в которых, по мнению республиканцев, Британия так нуждается[45].

Но так ли это на самом деле?! Приведенные выше аргументы республиканцев вряд ли можно использовать в международном контексте. Если сравнить некоторые монархии на континенте с островной Великобританией, то станет очевидным, что Дания, Норвегия и Швеция окажутся более эгалитарными и социально-прогрессивными, обеспечивая для своих граждан более высокий уровень социального благополучия. Если продолжить сравнение дальше, анализируя не только монархии, но и страны с иным политическим строем, становится очевидным, что не существует одинаково типичного пути экономического и политического развития – государство с монархической формой правления может быть более развитым, чем, допустим, республиканское; может быть и наоборот, – все зависит от того, какие государства сравнивать. Следовательно, можно сделать вывод, что нет никакой корреляции между модернизацией и республиканизмом. Более того, одна из наиболее традиционных стран мира – Япония, где также политическим строем является монархия, оказалась полностью совместима с развитием передовых технологий и на сегодняшний день обладает чрезвычайно успешным индустриальным обществом. Поэтому аргумент, что монархия является барьером для радикальных перемен, оказался недостаточно обоснованным. В самом деле, индустриальное общество может даже использовать монархический строй таким образом, чтобы обеспечить свою легитимность и стабильный фундамент. Если возвращаться к вопросу Великобритании, то нет никаких причин, почему британцы не могли бы взять японский путь достижения успеха или промышленный скандинавский путь к социал-демократии. Если «левые» терпели неудачу в Соединенном Королевстве за последние три десятилетия XX века, то в этом нужно винить их самих, а не монархию.

Монархия, как ни парадоксально, может оказать очень большую помощь при реформировании правительства. Так как в постоянно меняющемся мире монархия имеет фиксированные конституционные ориентиры и высокую степень организационной преемственности, где легче оценить предполагаемые затраты на реформирование. Монарх, как глава государства, не принадлежит ни к одной из партий или политических движений и, таким образом, удобен правительству для проведения социальной или конституционной реформы, так как он не склонен ни к каким политическим убеждениям, имея статус-кво. Это объясняет, почему многие из премьер-министров, представлявшие «левых» (за исключением Ллойда Джорджа) – Гладстон, Асквит, Эттли и Вильсон, проявили себя столь убежденными роялистами. Они знали о силе легитимности, которую гарантировала им монархия при реформировании администрации лейбористов.

Конституционная монархия представляет собой такую форму правления, которая обеспечивает скорее не консерватизм, как считают многие политики и историки, а законность, легитимность. Это также решает споры о том, кто должен быть главой государства – оно находится вне рамок политической конкуренции. При этом лишь монарх может представлять весь народ, фактически быть олицетворением и символом нации. Это и есть главная функция монархии, её оправдание и обоснование, остальное является уже деталями.

Конституционная монархия как институт, олицетворяющий стабильность формы правления, с одной стороны, может способствовать проведению радикальных изменений, если они необходимы, и, с другой стороны, быть буфером для возможных потрясений и разочарований. Несмотря на то, что в течение большей части послевоенного периода британскому правительству не удалось добиться поставленных целей, престиж монархии все равно оставался на высоком уровне, являясь неким амортизатором политической системы от последствий неудач правительства; как было сказано ранее, монарх – это не правительство, а совершенно политически-нейтральное лицо. Наиболее яркими характерными чертами для Британии послевоенного времени являются массовая деколонизация и экономический спад. Неоценимо то, что монархия сделала для достижения стабильности, когда, казалось, должен был наступить полный крах. Смягчением катастрофического распада Британской империи вновь стала монархия, когда в 1949 году король принял титул «Глава Содружества», позволив Индии быть республикой в составе стран Содружества[46]. Возможно, мягкость решения вопроса о колониях, как в 1990-е, так и по сей день, вызывает сомнение у людей в необходимости монархии.

Если главной функцией монархии в демократическом государстве является поддержание легитимности государства, то как следует оценивать монархию в XX веке? Единственным способом ответить на поставленный вопрос и предугадать вероятное будущее монархии является понимание и анализ её прошлого. Наиболее примечательной особенностью в истории монархии по сей день остается мастерство, с которым она приспосабливается к меняющимся условиям. Если обратиться к Великобритании, становится очевидным, что институт монархии, казалось бы, до сих пор находящийся в неизменных формах, внутри постоянно адаптируется к новым изменениям. Если бы Джордж Вашингтон смог увидеть правление Билла Клинтона, он бы легко распознал в нем своего последователя и те аналогичные функции в американской конституции, которые президент выполнял, в то время как Георг III с трудом бы признал Елизавету II, – настолько все видоизменилось.

Современная конституционная английская монархия, которую мы видим сейчас, впервые начала складываться во времена правления королевы Виктории (1819–1901), в большей части против её желания. Британия развивалась, как империя, чем частично была обязана Бенджамину Дизраэли[47], который, в законе 1876 года о Королевских Титулах[48], сознательно стремился использовать монархию в интересах растущей империи и Консервативной партии. Но еще более важное для будущего, кроме нового титула Императрицы Индии и ассоциации с индийской империей, был союз монархии и колониальных поселений, саморегулируемых колоний и доминионов, на Колониальных конференциях 1887 и 1897 годов[49]. Далее, во время правления Георга V и Георга VI, – менее грандиозный период, чем Викторианская эра, – английская монархия трансформировалась в семейную монархию, отражающую традиционные идеалы британцев[50]. И это не удивительно. Монархия, как и прочие политические институты, основывается на социальной базе. Если меняется сама природа этой базы, следовательно, меняться будут конституционные конвенции и отношения, которые также имеют влияние на монархию. Современная монархия должна приспособиться к обществу, которое перестало чтить традиции, которое рассматривает монархию в последнюю очередь в качестве гаранта легитимности, и в котором уважение больше не является существенным фактором в политике.