– Последний раз ты обнял меня в возрасте семи лет.

– Да. – Тридцать лет назад. Андреас вспомнил, как тогда относился к Аристидесу. Старший брат был для него опорой, единственным источником надежды, придавал силы двигаться во мраке неспокойного детства. Он любил маму и старшую сестру и, как любой ребенок, был привязан к людям, которые заботились о нем. Но они такие же жертвы судьбы. Он ненавидел их и себя за беззащитность и беспомощность и восхищался только Аристидесом, чьи сила и упорство сподвигли на поиски собственного пути в жизни.

– Никогда тебе об этом не говорил, но в детстве я безумно тобой восхищался. Ты был для меня образцом для подражания.

– Охотно верю. Но ты хотел подражать моему хладнокровию. Я использовал это, чтобы выжить и добиться чего-то. В твоем случае отстраненность и равнодушие стали неотъемлемой основополагающей частью тебя самого. Кажется, внеземной разум, собравший тебя по частям на конвейере, забыл установить пакет эмоций.

– Ты не первый сказал, что во мне отсутствуют важные детали. А я даже рад отсутствию эмоций, страшно представить, что бы пришлось испытать, если бы я жил с отцом или повстречал других подонков. Зато к тебе я просто не мог относиться равнодушно.

– Никогда не предполагал, что ты знаешь о моем существовании. Ведь ты смотрел на меня тем же отстраненным взглядом, которым смотришь на всех.

– Ох, я замечал тебя и даже восхищался, когда ты был рядом.

Аристидес поморщился, как от боли.

– Ты же знаешь, я не мог находиться рядом, мне нужно было зарабатывать деньги, чтобы обеспечить семью.

Андреас недовольно отмахнулся:

– Я же был там, помнишь?

Ему пришлось делать нечто, о чем Аристидесу не известно. В то время как его старший брат работал двадцать часов в сутки, Андреас остался главным мужчиной в доме. И ему пришлось…

– Это как-то связано с Петросом?

Услышав имя Петроса, он часто заморгал в замешательстве, сердце сжалось от боли.

– Я всегда думал, что ты относишься с холодным равнодушием ко всем людям, кроме него. И его гибель, хотя ты и не удостоился сообщить нам о ней, сильно тебя ранила, можешь признать.

– Почему же? Я признаю и все еще ощущаю утрату.

На этот раз уже Аристидес заморгал в замешательстве от признания брата.

– Правда? Я имел в виду, для любого нормального человека горевать естественно, но ты – другое дело.

– Я ведь ненормальный? Петрос был самым близким мне человеком. Ближе, чем кто-либо из родственников.

– У тебя практически нет никаких отношений с семьей. Кажется, едва тебе исполнилось семнадцать, ты замкнулся в себе, отвернулся ото всех.

– И это говорит человек, который не общался с семьей, а просто приносил деньги в дом. Мама часто говорила, что ты продал душу, чтобы обладать прикосновением царя Мидаса и превращать все вокруг в золото. К слову об объятиях, еще она говорила, что готова обменять все деньги, что ты приносил, на то, чтобы хоть раз ее обнял.

Аристидес грозно нахмурился:

– Мы ведь не обсуждаем, кто из нас больший холодный ублюдок.

Андреас поморщился.

– Theos! Извини меня. Это было низко с моей стороны. Я никогда не был согласен с тем, что она говорила или чувствовала, даже в какой-то степени презирал ее за это. Ты ведь поддерживал нас в сложной ситуации, в которой мы оказались, вывез нас с Крита и подарил новую жизнь в Штатах, но этого мама уже не увидела, покончив с собой, потому что наш ублюдочный отец разбил ее сердце. Она была больна, отравлена ядом чрезмерной чувствительности, эмоциональности, из-за чего совершила много ужасных ошибок и нанесла своим детях глубокие раны. Она превозносила отца, а он сладко врал и помыкал ею. Мама не оценила то, на какие жертвы тебе пришлось пойти, чтобы обеспечить нас, поскольку ты делал все это без улыбки на лице и не обнимал всех подряд. Неудивительно, что мы выросли ненавидящими ядовитую сентиментальность.

Взгляд Аристидеса стал более напряженным, словно он иначе смотрел на прошлое и видел Андреаса в другом свете.

– Мама была безнадежно сломана изнутри, как и отец, их отношения были больны. Но все это в прошлом, мы не должны позволять их ошибкам отравлять наши жизни. Тебе не нужно идти на крайние меры, жить без эмоций, ты был свидетелем того, что безумные чувства сделали с нашей матерью. Существует огромный спектр здоровых эмоций.

Ты о тех эмоциях, которые пробудила в тебе Селена и дети?

– Да. То, что я ощущаю, находясь с Селеной или детьми, прекрасно, я счастлив и благодарю Бога за каждый день, наполненный радостью. Из-за тебя наш разговор ушел в другую сторону.

– Ты решил вспомнить, почему я замкнулся в себе.

– Я только хотел узнать, твое странное поведение как-то связано с потерей Петроса?

– Ты теперь всю жизнь мне будешь припоминать эти объятия, не так ли? А потом Каллиопа начнет советовать, как мне развить эмоциональный потенциал. – Каллиопа пыталась вернуть его в семейный круг после того, как он совершил ошибку, придя на ее свадьбу. – И, да, не передавай ей этот разговор. Я сделаю все, что захочешь.

– Как насчет того, чтобы оставить Наоми в покое?

Вот и настал момент истины.

– Значит, она завербовала тебя остановить меня? Что она тебе сказала? Наверное, мне стоит сначала выслушать обвинения.

И следующие десять минут Аристидес в красках описал «преступления» со слов Наоми, а также свое мнение о действиях брата. Праведное негодование звенело в ушах, когда Андреас тяжело вздохнул.

– Ты закончил?

– Да, и ты тоже, agóri.

– Давно меня уже никто не называл «мальчишкой».

– По сравнению со мной ты все еще мальчишка.

– Мы что, размерами меряемся?

Аристидес устрашающе подался вперед:

– Ты оставишь Наоми в покое. И это мое последнее слово.

– Я и не думал, что эта тема подлежит обсуждению. Но вот что я тебе скажу, и на этом мы закроем эту тему, я ни за что этого не сделаю.

– Андреас.

– Я последние четыре года думал только о том, чтобы ее вернуть, и теперь, когда мы можем быть вместе, ни за что не отпущу.

– Ты воспользовался завещанием друга и ее чувствами к маленькому ребенку, чтобы заставить вернуться в твою постель? И тебя вовсе не волнует, что она не хочет быть с тобой снова?

– Она этого хочет, не сомневайся.

– Я верю ей, сам видел, как она переживает. Думаешь, если вас влечет друг к другу, этим можно оправдать твои поступки, глубоко заблуждаешься.

– Ты ничего не знаешь о нашем прошлом, Аристидес.

– Я все знаю. Она рассказала мне.

Это удивило и заинтриговало. Он и не думал, что Наоми так далеко зайдет. Что именно она рассказала, чтобы Аристидес настолько разозлился, даже готов был в любую секунду броситься с кулаками?