как сумасшедшая, теряю остатки самообладания от пульсации его члена внутри.

Бедра совершают взмахи.

Дан толкается глубже и вдруг крепче впивается в мой зад пальцами, твердым рывком опустив вниз слишком сильно.

Цунами оргазма захлестывает меня, смывает все чувства, и на фоне этого вспыхнувшая красным боль чувствуется лишь щепкой в море удовольствия.

Потом боль впивается в тело острой колючкой, втирается в нежную, разорванную плоть острой наждачкой.

Снова и снова.

Я продолжаю взмывать вверх и опускаться вниз, испытывая не самые приятные ощущения.

— Да… Вот так… Огонь… Огонь, Белка…

До моего слуха — доносятся отрывистые мужские признания.

И, несмотря на весь спектр болевых ощущений, я испытываю странное удовольствие от срыва его контроля. Такое болезненное и острое, дикое, как этот секс. Наш секс, он и я… О боже…

Я цепляюсь за плечи Дана, прижимаюсь губами к его губам и распахиваю рот.

Он втягивает мой язык в свой рот, сосет его грубо и жестко.

Мои пальцы тянутся вниз.

Предатальстки знакомым жестом находят ту самую точку и ласкают ее, теребят требовательно.

Меня отпускает, да… Боль уже не втягивает в свой водоворот, приправляет фоном более приятные эмоции.

И через несколько секунду я чувствую, как новый, тяжелый, острый и интенсивный экстаз разрушает меня.

Мужчина подо мной взрывается в оргазме, рычит и стонет, выпустив мой обезумевший язык.

Он кончает, выплескивается и продолжает нанизывать меня на свой горячий, твердый штак.

— Дан… — шепчу, пребывая в ужасе и горячем, приятном шоке.

Он в меня кончает… Боже…

Я ощущаю, как его сперма омывает меня изнутри, как врывается в лоно.

Слышу эти звуки и слышу наши запахи — пот, кровь, сперма…

— Ты в меня… — стону. — Прекрати!

— Я стерильный, — выдыхает быстро и дергает мной вверх и вниз уже медленнее, на каждом слоге опуская. — Сте-риль-ный…

Мы растянулись на диване.

Вернее, Дан размяк, привалившись на его спинку, я медленно растеклась на мужчине.

Дрожу, пока он неспешно гладит меня по волосам, запускает пальцы до самой кожи головы, поглаживает осторожно.

Отхожу от оргазма, сытая чувственность уступает место разумным мыслям, и на этом фоне особенно остро чувствуются запахи — сперма и кровь.

Кровь и сперма.

Между ног ноет. Я отлипаю от Дана, он весь перепачканный, в красных разводах, в скользкой смазке и сперме.

Должна признаться, я ничуть не лучше.

Запоздало оглушительно бьет по голове:

— Ты лишил меня девственности. О боже! О боже, мне было нельзя! Нельзя…

Дан лениво моргает.

Я продолжаю закипать паникой:

— Нельзя! Боже… Что теперь делать? Что теперь будет… Я должна была… Должна была дождатьсяЕго.

— Кого?

— Любимого… Он обещал меня найти. Обещал, что однажды мы будем вместе… — плачу беззвучно.

— Любимый? — переспрашивает Дан.

Он касается моего плеча, я переползаю в сторону, сгорая от стыда: шлюха!

Я просто конченая шлюха… Проститутка!

Я недостойная…

— Да, любимый! — плачу горько.

— Теперь у тебя один любимый. — пауза. — Это мой член!

— Что?! Нет! Ни за что… Ты… меня силой взял.

Дан поднимается рывком и потягивается, демонстрируя мне свой крепкий, красивый зад.

Мои слова он будто бы и не услышал. Зато говорит сам.

— Через сорок минут я жду свой завтрак. А пока свободна, — бросает небрежно.

Глава 15

Ника

Козлище.

Самый настоящий озабоченный козлище…

Лишил меня самого ценного, по-настоящему бесценного, и теперь… завтраки ему готовь! Обойдешься…

Я вся в слезах и сомнениях. Душ не помогает.

Дыхательная гимнастика?

Отлично…

Техника четыре-семь-восемь…

Но только все сбивается, когда на кухню входит Дан. Я давлюсь свистящим выдохом на счет «восемь» и кашляю, поперхнувшись.

Мужчина невозмутимо садится на стул и красноречиво смотрит на часы.

— Время.

Такой невозмутимый!

Ужасно…

Будто не ласкал меня недавно, не сводил с ума приятными словечками.

Вот и не надо вспоминать, обрываю себя: у этого истукана был коварный план — трахнуть меня в любом случае, и он его осуществил грязным методом соблазнения.

А я… Я же никогда… Я и не знала, что так бывает, когда мозг просто отключается!

Подлец.

— Где мой завтрак? Ты плохо расслышала мои слова о временных рамках?

— Я все расслышала. Держи!

Я вываливаю в глубокую миску две пачки творога и шлепаю сверху четыре столовые ложки сметаны, не заботясь о том, что творог некрасиво встал комком. И сметану следовало бы хорошенько размешать.

Бросаю рядом пучок зелени и щедро шмякаю горстку крупной морской соли.

Кажется, перебор.

Точно пересолила. И как он будет эту соль грызть?! Да как-нибудь… разгрызет! У него вон какие зубы белоснежные.

— Это что?

— Полезно и сытно. Все, как ты просил.

Дан медленно очерчивает взглядом тарелку с уродливо брошенным творогом, сметаной и пучок немытой зелени рядом.

— Где твоя гребаная сервировка.

— Ты же был против. Не стала тратить время впустую! — вспыхиваю, потому что и не вспомнила о приличиях.

— Так не пойдет.

Небрежным жестом Дан смахивает тарелку с творогом на пол. Сметана разлетается каплями, творог сыплется комочками по всей кухни.

Тарелка вдребезги.

— Прибери здесь все. Приготовь нормальный завтрак. Еще раз навалишь в чашку, как свинье…

— Я точно так же сделаю! — вскакиваю, сжав пальцы в кулак!

Дан поднимается и делает длинный шаг в сторону, обернувшись.

— Сделаешь точно так же, получишь точно такой же результат.

У меня в глазах темнеет от гнева: да что он о себе возомнил?

Феодал. Рабовладелец!

— И я снова… сделаю точно так же, а там и творог закончится. Будешь вообще голодным.

— Сделаешь так же на третий раз, я тебя это с пола есть заставлю. Их кухни не выйдешь, пока не сделаешь, как положено.

— Тогда я принципиально ничего делать не стану.

— Принципиальная? Отлично. Значит и сиди здесь, принципиальная. Захочешь по нужде, сделаешь, как миленькая.

— Я потерплю!

— Сутки потерпишь. На вторые захочешь. Еще я не буду давать тебе спать, — ухмыляется жестоко.

— Это что?! Пытки?!

— Я кое-что знаю о методах внушения. Ты напрашиваешься.

— Ублюдок… — краснею от возмущения. — Ненавижу тебя.

— Отлично, — улыбается одними губами. — В противовес всегда должно быть что-то.

— В противовес чему?

— Твоих чувств к любимому, разумеется, — саркастично смеется.

Издевается.

— Ах, тебя это задело! Изнасиловал меня, и стало неприятно слышать, как я люблю другого? Фу… Фу таким быть,