— Проклятый идиот! — воскликнул граф. — Надо полагать, снова залез в долги? Когда я в прошлый раз за него расплатился, я предупреждал его, что больше этого делать не буду. И, бог свидетель, я говорил совершенно серьезно!

— Думаю, он тебе поверил, — сказал капитан Сомеркот.

— Пусть бы только попробовал не поверить!

За последние два года я потратил на этого юного распутника не меньше двадцати пяти тысяч фунтов. С тем же успехом можно было бросать деньги в сточную яму.

— Ну, он все их потратил — и не только их!

— Так пусть идет в долговую тюрьму! — в сердцах воскликнул граф. — Мне его не жалко.

Я и пальцем не шевельну, чтобы его выручить.

— Он не намерен садиться в тюрьму.

— Тогда как же он намерен выпутаться?

— Он пытается жениться на богатой наследнице! — усмехнулся капитан.

— Неужели он найдет такую, у которой хватит глупости за него выйти?

— Именно об этом я и собирался с тобой поговорить, Тальбот. Он превратился во всеобщее посмешище, пытаясь делать предложения каждой невесте с хорошим приданым, которую вывозили в этом сезоне в свет.

Граф раздраженно сжал губы, но ничего не сказал.

Его молодой кузен, Джулиус Линд, был его обузой с того дня, как граф унаследовал свой титул. Это был неисправимый транжира и бездельник, на которого никакие укоры не производили ни малейшего впечатления.

У отца нынешнего графа Линдерста был младший брат, который совершенно спился и умер еще совсем молодым. Его вдова утешалась тем, что безмерно баловала их единственного ребенка, и Джулиус, казалось, вырос, чтобы вызывать один громкий скандал за другим. Юноша все время вел себя таким образом, что всякий раз, когда граф вспоминал о его существовании, он впадал в ярость.

Поскольку пока у графа не было детей, его наследником считался Джулиус, который отнюдь не скрывал своих надежд на то, что полученные при Ватерлоо раны сведут нынешнего обладателя этого титула в могилу. Когда же стало очевидно, что этого не случилось, он был весьма расстроен и даже обижен.

— Продолжай! — резко приказал граф Генри Сомеркоту, понимая, что тот еще не закончил рассказ.

— Естественно, репутация Джулиуса всем прекрасно известна, и отцы большинства наследниц выставляли его за дверь, даже не давая ему времени начать разговор.

Капитан Сомеркот опасливо посмотрел на графа, зная его горячий нрав, и продолжил:

— Его даже поймали в спальне одной юной девушки: он надеялся ее скомпрометировать, чтобы свадьба стала неизбежной. Ее отец не придушил его на месте только потому, что Джулиус смог удрать, спустившись по водосточной трубе.

— Меня от всего этого просто тошнит! — возмущенно воскликнул граф.

— Я так и подумал, что тебя это не обрадует, — сказал Генри. — Но должен предупредить тебя, что он собирался ехать в Челтнем. По правде говоря, мне кажется, что он уже приехал.

— Приехал сюда? За каким дьяволом? — вопросил больной.

— Он ухлестывает за некой мисс Клаттербак. Кажется, это его последняя надежда. Она страшна, как смертный грех, и ей уже минуло тридцать пять, но ее папаша, Эбенизер Клаттербак, — человек очень богатый.

Помолчав, он медленно и внушительно произнес:

— Ростовщики обычно бывают богаты! Лицо графа исказилось от неподдельной ярости.

— Гром и молния! Я не допущу, чтобы в нашу семью вошла дочь ростовщика! Род Линдов всегда был респектабельным — по крайней мере в течение последних ста лет.

— Насколько я слышал, мисс Клаттербак готова принять его предложение, — продолжал тем временем Генри Сомеркот развивать эту неприятную тему. — Несмотря на богатое приданое, ей не делали предложений из-за неприятной внешности и низкого общественного положения, а Джулиус со всеми его недостатками все-таки джентльмен.

— По рождению, но не по поведению! — с горечью сказал граф.

Про себя он подумал, что возникла еще одна проблема, требующая немедленного решения.

— Если я снова дам Джулиусу денег, — вслух размышлял он, — у меня не может быть никакой уверенности в том, что он расплатится со своими долгами. При этом он все равно может жениться на этой Клаттербак, если она действительно очень богатая невеста.

— Понимаю, насколько тебе все это неприятно, — посочувствовал ему капитан Сомеркот. — Мне очень жаль, что я принес столь неприятные известия, но мне казалось, что тебе следует знать о том, что происходит.

— Да, я предпочитаю знать самое худшее, — признал граф.

— Что до меня, то я считаю, что кто-то должен был бы преподать юному Джулиусу суровый урок, — добавил Генри.

— Я с тобой согласен. Но не похоже, чтобы это собирался сделать Эбенизер Клаттербак.

— Нет, на него не стоит рассчитывать. Он ухватится за возможность заполучить в зятья настоящего аристократа.

И тут Генри Сомеркот вдруг расхохотался:

— Все это ужасно напоминает мне глупую драму, из тех, что так любит ставить полковник. Разгульный племянник — Джулиус, разгневанный опекун — ты, старый ростовщик, облизывающийся при мысли о том, как он войдет в светское общество, и уродливая и, несомненно, рябая невеста, которая на самом деле оказывается несчастной жертвой.

Генри Сомеркот от души смеялся, но граф продолжал мрачно хмурить брови.

— Единственное, чего нам не хватает, — продолжил сквозь смех капитан, — это героини — прекрасной принцессы инкогнито, которая преображает нехорошего племянника, так что все кончается благополучно — свадьбой! Тут граф резко сел на постели.

— Генри, ты подал мне блестящую идею! — воскликнул он. — И что самое главное, благодаря ей я смогу не только поставить на место Джулиуса и избавить нашу семью от мисс Клаттербак, но и решу еще одну проблему, которая казалась мне не менее сложной!

— Позвони в колокольчик. Генри, — распорядился граф.

— Зачем?

— Я сейчас расскажу тебе, какую идею ты мне подал, — объяснил тот, — но я хочу, чтобы при этом присутствовала и Жизель.

Капитан Сомеркот послушно поднялся на ноги и дернул вышитую сонетку, которая висела у края каминной полки.

Почти немедленно в дверях возник Бэтли.

— Вы звонили, милорд?

— Приведи сюда мисс Чарт!

— Хорошо, милорд.

— Ты меня заинтриговал, — сказал Генри Сомеркот. — У тебя такой вид, словно происходит нечто чрезвычайно важное. Я и в Португалии всегда заранее знал, когда ты чуял приближение сражения.

Граф рассмеялся.

— Я не верю ни единому твоему слову! — отозвался он. — Но в то же время я должен признаться, что имею в виду некую кампанию.