трудом вспоминали, где они так набрались: не то на свадьбе, не то на проводах в армию, не то ещё где. Кроме того они втроём усугубили волшебную самогонку Онуфрия. Наверное, последний стакан стал перебором. Если так дела пойдут и дальше, то покойников в посёлке может и прибавиться. Организм дедушек может и не выдержать такого издевательства над собой.

Над посёлком витала смерть, выискивая кого бы ещё прибрать, раз тут случился такой урожай на покойников. Смерть деловито подлетела к дедам, но остолбенела в недоумении, когда столкнулась нос к носу с шустрой белочкой дедушек:

— Допрыгалась, — подумала дедова белочка с грустью. — Щас сдохну и хвост откину.

— Допилась на поминках, — подумала смерть. — Надо лететь отсюда подобру-поздорову, пока цела и при памяти.

Онуфрий, Витёк и Пахом — мужики в целом не плохие, и от уровня деревенских дурачков смогли продвинуться по интеллектуальной лестнице довольно далеко вверх, их можно считать даже умными дедушками. Важнейшее свойство умного деда, это воспринимать жизнь с философской отрешённостью, такой, какой она и является, то есть весьма сложной в понимании средними умами. Поэтому не надо пытаться исправить то, что изменить не дано простым смертным, а надо подумать, прежде всего, о себе. Есть деды и дурнее их. А эти склонны к философскому отношению к жизни, да и местная культура им близка. Особенно культура умеренного пития. Умеренное питиё — это хорошее настроение, а где хорошее настроение, там и песня:

— И уносят меня, — во всё горло красиво запел дед Пахом. — И уносят меня, в цветастую хрень, три белых коня, два красных слона, пингвин, шимпанзе и олень!

— Смотри, как нашего Пахома-то заколбасило, — толкнул локтём в бок Витька дед Онуфрий. — Чуешь, как от него попахивает оптимизмом. Он что, радоваться жизни научился? Тут горе такое, а он в пляс пошёл.

— Однова живём мужики. Вы, что, мужики, торчкам сочувствуете? Ну, это вы зря, — отмахнулся от дедов Пахом. Наверное, Пахом вспомнил, что пили они на поминках умерших наркозависимых сограждан. Поэтому и репертуар песни у него пришёлся в тему. От пения пот полился с деда Пахома в три ручья, его даже затрясло. — Каждый выбирает сам себе то, что делает его счастливее. Исключая аборты, естественно. Мы коммунизм строили, думали к восьмидесятому году построим, а эти научились только дурь глотать. Вот и наглотались. Теперь ни коммунизма… ни хрена, только Чубайс и Ксюша Собчак. Сдаётся мне деды, что нет никакого смысла что-то делать в этой жизни: не успеешь моргнуть, как уже трындец подкрался. Шмяк медным тазом по темечку и загремишь под фанфары.

Онуфрий стал замечать, что два его подельника стали немного заговариваться и неадекватно себя вести, что его огорчало. Вот зачем так много пить до такого состояния, когда забываешь своё имя: ну, выпей литр, ну, два, ну, три, но зачем же напиваться.

Дед Онуфрий опять слегка толкнул в бок начавшего кемарить Витька: «Ты в порядке? Скажи что-нибудь умное. Ну, что молчишь и сопишь? Хотя бы мяуки». Витёк от тычка Онуфрия вздрогнул и приоткрыл один глаз. Он мало что соображал, поэтому выдал: «Людей есть никак нельзя. Через человечье мясо могут вовнутрь тебя черти войти».

— Ты это к чему говоришь? — чуть отодвинулся от Витька Онуфрий. — У нас в посёлке события, а ты про людоедство заговорил…

— Чегой-то я немного запамятовал, — промямлил дед Витёк. — Что у нас тут стряслось? Не моего ли, случаем, внучка Гришку-дуболома в армию провожаем? Или мы его оженили?

— Да, какого такого Гришку в армию! — стал напоминать Онуфрий коллеге по пьянке. — Торчки у нас все померли, как есть все. Говорят трое только и осталось. Наверное, для развода их оставили.

— Торчки! — встрепенулся дед Витёк. — Торчки — это круто. Это счас запою. А кто их для развода нам оставил?

Чтобы ещё и этот дед не запел, Онуфрий стал рассказывать, что произошло в посёлке. По его версии выходило, что всех местных торчков ухайдокали некроманты.

— Пошто некромантам твоим есть наших торчков? — не догонял тему дед Витёк. — Некромант мясо не жрёт, наукой доказано.

— Да не для еды их сгнобили некроманты, — стал горячиться Онуфрий. — А для своих сатанинских ритуалов, понимать надо.

— А вот и нет! — встрял в дискуссию дед Пахом. Он помахал перед носом Онуфрия своим указательным пальцем и произнёс:

— Это как так-то? В твоём языке совсем не осталось совести, чтобы такое тут высказывать на наших некромантов? Наших торчков цыгане приговорили, и точка! Так все говорят. Зинка Полищучка рассказывала, что точно знает, что это цыгане всё удумали. Не твои же инопланетяне. Зинка врать не будет. Баба она справная. Вот однажды мы с ней… кхм.

Что случилось однажды у деда с Зинкой он недорассказал, так как вдруг громко запел, подражая кошачьим воплям Витёк. Услышав краем уха, что кто-то говорит о сатанинских ритуалах он и возбудился, пропев частушку:

Раз со скуки тётка Вера

Вызывала Люцифера.

Тот призвался, и у ей

Ошивался много дней:

Съел весь борщ, манты, салат,

И обратно смылся в ад.

Вот же гад!

Онуфрий хотел предать деда Витька обструкции за его ночное пение, но тут он вполне отчётливо услышал, как на южном краю посёлка, приблизительно в районе, где как раз и обосновались цыгане, раздалось два громких протяжных хлопка, и даже увидел вспышки нереально яркого света. Затем послышалась стрельба из охотничьих ружей. Палили точно из пары стволов, не меньше.

— Стреляют, кажись, — прекратил петь Витёк и тоже посмотрел в ту сторону, там что-то полыхало кроваво-красными всполохами.

— Да, это, поди, бомбы взорвались, — предположил Пахом.

Буквально через двадцать секунд в том районе опять раздались громкие ружейные выстрелы.

— Война что ли началась? А, деды? Или кто охотится? А на кого? — опять встрепенулся Витёк. Он узнал в этих выстрелах звук стрельбы из охотничьего ружья.

Дедов одолевало любопытство, но встать и пойти посмотреть, что там да как они не могли, ибо их здорово штормило. Подустали деды немного. Они могли только сидеть и делать предположения, действовать они от усталости были не в состоянии. Может это и к лучшему: тише едешь, меньше должен.

Зато в состоянии действовать пребывал участковый, живший недалеко от дома деда Онуфрия. Чекмарёв, предполагавший что-то подобное, лихо выскочил из своего дома, посетовав, что у него не имелось с собой табельного оружия. Приходилось бежать безоружным к месту, в котором явно кто-то стреляет. Появление спешащего участкового деды засекли, что вызвало с их стороны несколько комментариев.

— Смотрите деды, как наш-то