— Но, если не ошибаюсь, бабка твоего подопечного умерла?

— Да, но наверняка остались люди, знающие и ее, и Василия Артемьевича помнящие с детства. Там, там где-то разгадка. Что-то произошло между бабушкой и внуком.

— Даже если так, — Никонов покачал головой, — это было давно, скорее всего, никак с нынешним исчезновением не связано. Ну, Викентий, ты и романтик! Надо же: семейная тайна, нити которой тянутся в сегодняшний день!.. Как бы твоя романтическая натура не помешала твоей карьере.

— Не скажи, Сережа! Я вот думаю, наоборот: трезвый ум может как раз далеко не пойти. А мысль, умеющая подняться над обыденностью — ее ведь крылья возносят! Не только поэтам нужна романтичность, но и сыщикам она необходима. Я убежден.

По аллее к ним бежали два мальчика: Митя и еще неуклюжий маленький Саша. Митя первый взобрался рядом на скамью, а подбежавший малыш ткнулся отцу в колени. Это Людмила вывела погулять детей после дневного сна. Видя, что у мужчин серьезный разговор, она, сунув в руку каждому по персику, увлекла ребят в другой конец сквера. А Викентий, глядя им вслед, сказал:

— А не свозить ли мне мое семейство в гости к двоюродной тетушке Александре Алексеевне? Давно звала. И живет в Вологодской губернии, в городке Кириллове. Чудные там края!

— Холодно же там, — удивился Никонов. — Север!

— Э-э, друг, — засмеялся Петрусенко. — Плохо знаешь свое Отечество. Там лето пожарче нашего бывает.

— Все равно, — не сдавался тот, — здесь вон: яблоки, груши, абрикосы, черешня… Изобилие для детей, витамины! А там небось одна клюква.

— И брусника, и черника, и голубика, да малина с земляникою, да грибы… А раздолье какое — кто бывал, вновь вернуться мечтает. Здесь, в городе, мостовые булыжные, дома каменные давят, фабрики дымят, извозчики пылят… Нет, решено, свезу их туда. У меня и отпуска, поди, года два не было.

Они налили себе вновь по рюмочке ликера и по чашке чаю.

— Да, — восхитился еще раз Викентий, — это я хорошо придумал… Но расскажи, Сережа, что там у тебя с Брысиной?

Брысина была хозяйкой той самой бакалейной лавки на Торовой улице, где три года назад накуролесили Карзун, Гонтарь и, возможно, Зубров… А вдруг она и есть та самая красавица-жена, о которой проговорился Карзун?

Никонов нашел хозяйку лавочки на том же месте, но сразу понял, что не о ней были слова беглеца-Гришки. Ловкая и еще довольно привлекательная бабенка оказалась Брысина, но 45 лет, грузную фигуру и пышнощекую физиономию — куда ж денешь! Однако следователь ван спросил ее пристально, поинтересовался некоторыми моментами. В деле было указано, что в лавке при обыске оказался сожитель хозяйки. Кто он? Карзун? Зубров? А, может, тогда еще совсем юный Иван Гонтарь?

Оскорбленная женщина мощно — грудь вперед! — двинулась на следователя, оттеснив его в угол. За что такое оскорбление честной и беззащитной вдове! Поклеп! Никого из тех людей она не знает, в лавке при обыске случился обычный покупатель, мало ли их к ней ходит, всех разве можно знать! И тот был не знаком! Отчего он стал буянить — кто ж его знает! Только ей неприятности нажил.

Вот такой разговор получился. Врала Брысина, скорее всего: если и не сожитель, то уж знакомый — точно. Никонов знал, что у лавочницы есть дочь. Как знать… Однако Брысина о дочери решительно отказалась говорить: она, мол, отрезанный ломоть, живет своей семьей, муж у нее хороший, и нечего девку впутывать туда, где и мать-то не замешана! Женщина отказалась назвать даже адрес дочери, сказав лишь, что это вообще не в нашем городе… Явно не та оказалась ниточка, быстро оборвалась.

Как рада была тетушка Александра Алексеевна своему любимому племяннику Викеше, да еще с его милой женой, да еще и с мальчуганами! Обнимая всех по очереди, она особенно долго прижимала к себе Митю, так, что мальчик стал даже вырываться. Слезы радости и слезы печали смешались — она вспомнила мученицу Катюшу. Шум, охи, веселая суета!..

— Как вы добрались? Хорошо ли? Приятна ли была дорога?

Люся в восторге всплеснула руками:

— Как мне нравится у вас! Какая прекрасная природа! А воздух — не могу надышаться!

Эту фразу: «Не могу надышаться!» — она в упоении повторяла весь путь от Вологды до Кириллова, и постоянно теребила мальчиков: «Смотрите — какая красота! Дышите — какой аромат!» Но те были еще слишком малы, ничего не понимали и все больше лезли к кучеру. А коляска катила по хорошо утрамбованной земляной дороге, окутанная розовато-фиолетовым сиянием. Цвет ван-чая… Густые заросли этого высокого и разлапистого цветка тянулись вдоль всей дороги. А по бокам, отступив на два-три шага, густела мохнатыми соснами и елями тайга. Но вот незаметно ушел к горизонту лес, и за лиловой дымкой ван-чая открылись другие картины: перелески, хуторки в один-три дома, луг. И вдруг — озеро, огромная синяя чаша. Коляска стала, и все по лугу, по высокой траве, желтым и голубым цветам побежали к обрыву, замерли… По озеру тихо плыла лодка. Слажено и спокойно поднимали и опускали весла две старухи. Они негромко переговаривались, но безветренный покой ясно доносил их окающие голоса. На противоположном берегу ютилась маленькая деревушка с аккуратной деревянной часовней. А впереди, по дороге, уже поднимались стены монастыря: виднелся Кириллов.

В первый же день, улучив момент, когда тетушка, встретив, определив и накормив гостей, пошла к себе отдохнуть, Викентий заглянул к ней. Он знал: отдыхая, тетя была не прочь посудачить. Она посадила его рядом с собой на мягкую кушетку, обняла, как маленького, сказала:

— Вот судьба как повторяется! Вы с Катюшей рано без родителей остались, и ее сынок вот тоже…

Но почти сразу Викентий свернул разговор в другую сторону, на местные темы, и нашел возможность спросить: — Где-то в этих краях обитала помещица Шабалина… Фамилия княжеская, богатая. Слыхали, наверное, тетушка?

— Уж не Евпраксия ли Евграфовна? Она? Так что ж не слыхать! И знавала. Она, почитай, в Кириллове всю жизнь и прожила.

— Здесь? Но имение их родовое дальше, на том берегу озера.

— А что имение? Да и не так велик наш Сиверко, чтоб не объехать за день. А Евпраксия Евграфовна деревню не любила. Говаривала: «Деревня только для малых ребятишек да древних старух хороша. Что мне там делать?»

— А не боялась, что без господского глаза там разлад пойдет? Хозяйство ведь, как я знаю, большое у Шабалиных.

Тетушка рассмеялась.

— Да, дружочек, видно, что ты помещицу-то нашу не знал. Грозна была! Ее на унцию, на грошик обмануть боялись. По струночке все управляющие и старосты ходили. А сама она лишь по осени на недельку-две туда выезжала.

— Значит, тут и жила, в Кириллове?

— Пойдем-ка покажу.

Тетушка вывела Викентия на веранду. Широкая, мощеная желтым кирпичом улица была застроена красивыми особняками. В одном конце — купеческими, а там, где расступаясь, она вливалась в городскую площадь — двух-трехэтажными дворянскими. Александра Алексеевна указала на приметный дом с высоким крыльцом, колоннами, балконами вдоль второго этажа. Это был особняк Шабалиных.