Полковник давал аудиенции на службе, принимал и у себя дома. Поскольку вопрос был не служебный, а семейный, Викентий Павлович решил навестить Шабалина на дому. Попасть к тому было не просто. Но департамент полиции — ведомство, которому не отказывают. Правда, расследование Петрусенко вел неофициальное, потому напрямую требовать не имел права. Однако уже через день коллега из обер-полицмейстерской Канцелярии, давний товарищ, сообщил ему: «Договорился! Пообещал, что задашь чуть ли не один единственный вопрос. И что только он может ответить, хотя лично его дело не касается. И Бог знает еще чего наобещал! Брюзга и гордец твой полковник! Смотри, не понравится вопрос — не станет отвечать».

«Вопрос ему точно не понравится, — ответил Викентий, — но ответ постараюсь получить. Очень постараюсь».

И вот он едет в назначенный час к дому полковника Шабалина. Перед ним распахнулись тяжелые дубовые двери, и, стряхнув со сброшенного плаща дождевую морось, Петрусенко прошел за слугой в кабинет. Из-за стола ему навстречу поднялся высокий сухопарый мужчина, годами слегка за пятьдесят, моложавый, с едва заметной сединой в густых волосах. Он был в сюртуке, и потому Викентий Павлович решил не обращаться к нему как к военному.

— Сударь, — сказал он после приветственных поклонов и первых официальных фраз. — Я веду расследование деликатного свойства, но связанное, очень вероятно, с тяжким преступлением. Только поэтому я решился прийти к вам и задать вопрос. Подозреваю, что он не будет вам приятен, но, учитывая то, что я сейчас сказал, прошу все же ответить мне. И заверяю покорно, что и вопрос мой, и ваш ответ имеют касательство к преступлению лишь косвенно. Вы поможете мне увериться в моей догадке — только и всего.

Князь не высказал удивления — военная выучка. Он лишь взмахнул рукой, предложив собеседнику сесть. Но Викентий не стал этого делать, а просто спросил:

— Скажите, Сергей Степанович, у вашего шурина, Захарьева Артемия Петровича, есть внебрачный сын?

В то же мгновение выражение красивого лица князя, до сих пор сдержанно-приветливое, изменилось. С отчужденным высокомерием смотрел он на Петрусенко, не отвечая. Но Викентий не смутился. Уж он-то за годы работы нагляделся на то, как резко меняются лица людей при вопросах следователя! И испепеляющие взоры его не вгоняли в дрожь. Он тоже молчал и не отрывал взгляда от князя. И увидел, как, наконец, тот расслабился, склонил голову набок. И понял — ответит.

— Учитывая все, что вы только что сказали, — в голосе звучала ирония, — буду считать ваш вопрос важным и необходимым. Но углубляться в него считаю нежелательным. Вы прямо, без обиняков, спросили, и я так же отвечу — да.

— Благодарю вас, князь, — поспешно произнес Викентий и отступил к двери. Уже тронув литую тяжелую ручку, добавил: — Только ваша любезность дает мне смелость просить уточнить: его матерью была мещанка Глафира Зуброва?

Шабалин, который уже приготовил любезную прощальную улыбку, слегка растерялся и замешкался с ответом. Потом сказал:

— Никогда этим не интересовался… Это все?

Это было все. Имя он и вправду мог не знать. Но Викентию показалось — слышал.

* * *

Путь из Петербурга домой — двое суток. Их хватило на то, чтобы выстроить захарьевско-зубровскую историю от начала до конца. Да, Петрусенко так и назвал разгаданную им тайну «захарьевско-зубровской», накрепко связав эти два имени. Потому что уже не сомневался: оба они сыновья одного отца, единокровные братья.

В спальном вагоне он не выходил даже в ресторанный зал, еду заказывал прямо в купе. И делал записи, временами покачивая головой и усмехаясь: «Ну, роман, да и только!» Так и тянуло перейти с канцелярского на литературный штиль. Но он сдерживал себя, заставляя отмечать лишь факты, события, связь между ними.

Много лет назад помещик Артемий Захарьев познакомился с Глафирой Зубровой. В те времена она была молодой, судя по всему, очень красивой и разбитной. Захарьев был уже несколько лет женат, но не имел детей. А тут Глафира родила ему сына и попала в тюрьму.

Еще во время разговора на кладбище Викентия зацепило слово «арестантка». Он порылся в столичных архивах и нашел-таки дело работницы ткацкой фабрики Глафиры Тимофеевой Зубровой двадцати трех лет, которая была осуждена за нанесение увечья другой женщине в пьяной драке и отбывала наказание в Курской женской тюрьме. Значит дело происходило в Курске. Ну, конечно, у Захарьева в курской губернии имение и фабрика, как раз ткацкая. Уж не из его ли работниц Глафира? Похоже. И, судя по годам, сын у нее уже был в младенческом возрасте. Вероятнее всего, вместе с матерью попал в тюрьму. В архивных документах о ребенке не упоминалось, но таких детишек, которые шли за матерями в заключение, было множество, и полицейские бумаги на них внимание не обращали. Да и с какой стати: осужденными они не являлись, довольствие на них не выписывалось — мать взяла, пусть и кормит на свою пайку… Да, чудное детство выпало Зуброву — кровному отпрыску знатной дворянской фамилии. Правда, в тюрьме он с матерью был не долго. Глафиру осудили на полтора года, но отсидела она неполный год. Видимо, не обошлось без хлопот Артемия Петровича.

Невеселая история… То-то гордая и суровая княгиня Шабалина отвергла Захарьевых раз и навсегда — как отрезала! А узнать обо всем она могла только от дочери. А как же Мария Степановна дозналась? От Глафиры — та не робкого десятка была? А может, Артемий Петрович покаялся перед женой и, возможно, просил позволить ему помогать старшему сыну. Да, старшему, поскольку Захарьева вскоре и сама родила сына Василия. И, видимо, ради этого долгожданного, выпрошенного у Бога ребенка, и простила она мужа. Матери все поведала. А та даже внука отвергла, который кровно был связан с другим — сыном «арестантки».

Итак, вопрос: знали ли братья друг о друге? Артемий Петрович мог рассказать Василию перед смертью. Слышал же старый слуга частичку многозначительного покаяния. Но старый барин мог ограничиться лишь и намеком, побояться навязать наследнику брата-уголовника. А Зубров? Он, судя по всему, многоопытный в жизни человек, мог сам выследить отца. А, возможно, он с детства знал все о себе и своих родителях… Нет, тут, право, голову сломаешь! Вариантов самых разных множество. Точный же ответ он, Викентий, узнает уже скоро — да, он уверен, что скоро.

Чудным весенним утром, когда он верхом на Воронке выехал на заброшенный пчельник и увидел там своих коллег, пришедших от деревни Яковлевка, его посетила догадка. Иван Гонтарь и Василий Захарьев встретились там. Теперь Петрусенко не сомневался — встреча случилась. А чтобы понять, что произошло, надобно вспомнить вот о чем. Захарьев-младший очень похож на отца: об этом не раз упоминали жена его и домочадцы, об этом говорят и фотографии. Но и Зубров весь в отца. Старик Утяев с Аптекарского въезда так и сказал: «Одно лицо!» И Гонтарь там, на пчельнике, принял Захарьева за Зуброва. Или узнал своего барина и поразился его сходству со своим подельщиком. В любом случае Захарьев услышал от него о существовании брата. Или, если уж об этом знал — о его местонахождении. И бросился, сломя голову, на поиски. А, может быть, Гонтарь сказал об опасности, угрожающей Зуброву, например, со стороны Карзуна. И Захарьев мчится на помощь брату…