В то же время ее телефон издает знакомый сигнал приложения «Око Свиданий». Она тянется к нему и спотыкается на высоких каблуках, пытаясь не уронить его.

Глории удается удержать телефон, и я подхватываю ее на руки. Не могу отрицать, насколько это правильное чувство, как прошлым вечером, когда мы обнимались. Когда целовались. Мы смотрим друг другу в глаза. Она задыхается, когда ее пальцы смыкаются вокруг моих бицепсов. Ее глаза стекленеют, сонные и мечтательные, но на губах сияет изумленная улыбка.

В этот момент дверь главного офиса распахивается. Мы отпрыгиваем в сторону, неловко перебрасываясь словами и разбрасывая хлам в углу кабинета. Лука ухмыляется. Нико выглядит раздавленным.

— Это не… — начинаю я, но очень высокий и очень острый каблук Глории приземляется на мою туфлю, раздавливая пальцы ног и прерывая оправдание, которое я собирался произнести.

ГЛАВА 5

ГЛОРИЯ

На полминуты я почувствовала ту же парящую невесомость, что и прошлым вечером, когда была в объятиях Брайана. Когда наши губы встретились в поцелуе, который до сих пор вызывает у меня головокружение и трепет в животе в его присутствии.

Это как когда у меня была первая влюбленность и несколько последующих. Ничего похожего на то, что я чувствовала с Коулом, что было больше похоже на неудобство. Скорее как якорь, оковы. Если оглянуться назад, мы были вместе, потому что это казалось правильной, разумной вещью для двух неженатых профессионалов в возрасте около тридцати лет.

Братья Бруно стоят в дверях. Мы рывком отстраняемся друг от друга, затем он вскрикивает от боли, когда острие моего каблука случайно попадает ему на ногу, прерывая мои романтические мысли. Тот же леденящий душу ужас охватывает меня, как и тогда, когда Коул написал мне: «Нам надо поговорить». Тогда я ушла, чувствуя себя оплеванной.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, кладя свою руку на руку Бруно.

На его очень твердую, скульптурно вылепленную руку, которую трудно игнорировать. Ту, которую он показывал, когда закатал рукава, чтобы приступить к работе. И еще больше я увидела, когда мужчина снял рубашку, обнажив широкую грудь с упругими мышцами. Плоскость его верхней части спины также была достойна внимания, проглядывая из-под облегающего хлопка его белой майки. Когда он поднимал вещи, его мускулы завораживали меня. Как кошка, наблюдающая за скольжением веревки туда-сюда, я почти не могла оторвать глаз.

Мужчина отдергивает от меня руку. Боль искажает его черты.

О нет. Это плохо.

Сохраняй спокойствие. И продолжай.

Но слова, на которые я полагаюсь, подводят меня, и я пищу:

— Это твоя нога?

Он поджимает губы и кивает.

— Кровь идет? — спрашиваю я.

Его ноздри раздуваются, и он качает головой.

— Мне так жаль.

Его глаза слезятся.

Это очень, очень плохо.

Я слишком хорошо знаю этот взгляд. Потому что знакома с этим особым видом боли еще с тех времен, когда была балериной.

Я сломала ногу Брайану.

На самом деле, я не была спокойна с тех пор, как мир свиданий вслепую столкнулся с моей новой работой, однако, я смогла продолжать двигаться дальше. Сейчас же я не спокойна и не продолжаю.

Мою руку словно примагничивает к его бугристой руке.

— Мне очень, очень жаль. Вчера ты страстно говорил о том, что играешь в футбол, о том, как тебе не терпится покататься на лыжах этой зимой, и теперь очевидно, что подняться в офис на втором этаже со сломанной ногой будет не маленьким подвигом. Нога. — Я прижимаю руку ко рту. — Я сейчас остановлюсь и пойду принесу тебе льда.

Я просто попридержу это все у себя в голове.

Брайан держится за край деревянного стола, его бицепсы напряжены.

Я стараюсь не пялиться, потому что сейчас не время любоваться его накачанными мышцами. Но они чертовски хороши. Мясистые. Сочные. Достаточно хороши, чтобы...

Он отходит от боли.

— Все в порядке. Я в порядке. Все хорошо. Просто принеси лед, пожалуйста. — Его голос напряжен.

— Почему бы тебе не присесть и не приподнять ногу, пока я не вернусь, — говорю я, пятясь к двери на этих дурацких каблуках, которые я планирую выбросить в мусорное ведро вместе с остальным мусором. Плохой выбор обуви. Больше никогда.

Спустившись вниз, я быстро объясняю Томми, что произошло, и прошу лед.

Он закатывает глаза.

— Большой ребенок. — Затем поднимается по лестнице и, повысив голос, кричит: — Прими боль как мужчина, Бруно. — Томми ухмыляется. — Просто заменяю нашего отца. Он бы так сказал. Или, мой личный фаворит: «Просто вотри в него немного грязи».

Не уверена, шутит ли тот, поскольку моего отца не было рядом при моих детских травмах.

— К твоему сведению, Бруно из тех, кто испытывает то, что мы называем «болевым гневом». Когда его обижают, он очень злится, что помогает отвлечься и приуменьшить физическую боль, которую он испытывает в своем теле. Это своего рода механизм преодоления боли. Не волнуйся, с ним все будет в порядке.

— Лед? — спрашиваю я.

— Ах, да. Я принесу его.

Не уверена, говорит ли Томми это потому, что знает, что я источник проблемы и, следовательно, гнева Бруно, поэтому он хочет избавить меня от ярости своего брата, или же он намеревается подколоть его по поводу травмы.

Однако я принимаю его предложение, потому что принимаю решение переобуться в свои рождественские эльфийские тапочки — так я не рискую поранить кого-нибудь еще своим высоким каблуком.

Я держу в грузовике пару образцов на случай, если кто-нибудь проявит интерес, и спешу на улицу, чтобы совершить обмен.

Холодный воздух наполняет мои легкие, как чувствительная пощечина. Вчера вечером, во время свидания вслепую, я не хотела говорить о своей новой работе и лишь упомянула, что это мой первый день, потому что боялась, что разговор об этом вызовет нервозность. Каковы были шансы, что Бруно станет моим боссом?

А сегодня утром он сказал, что наше свидание вслепую было ошибкой. Не буду врать, но мне было больно это слышать.

Это был своего рода обидный комментарий, который Коул сделал бы вскользь. Например, о том, какие глупые мои тапочки Санты, о том, что мои ноги похожи на копыта, и его обычные подколки о том, что я бездельничаю на работе, когда очевидно, что я добиваюсь желаемых результатов. Мы даже не работали в одной компании, но у него всегда было свое мнение о том, как я справляюсь со своей работой, он давал мне конкретные предложения,