Тэмуджина с хэрэдским Торил-ханом. Именно на него, побратима своего отца, хэрэйдского Торил-хана, Тэмуджин решил опираться для достижения своей главной цели: воссоздания улуса «Хамаг Монгол». Его выбор был отнюдь не случаен: еще в детстве Тэмуджин воспринял (на примере отца) и усвоил на всю жизнь (как важнейший жизненный принцип) древнемонгольскую традицию побратимства[192], и когда его семья, брошенная сородичами на произвол судьбы, бедствовала, он решил обратиться за помощью к побратиму отца, хэрэйдскому Торил-хану Ведь согласно тогдашней монгольской традиции побратимства «побратим отца был ровно что отец».

Встав во главе своей семьи и окружив себя нукерами, Тэмуджин, дабы заручиться поддержкой Торил-хана в воссоздании улуса «Хамаг Монгол», ‹‹взял черного соболя доху, привезенную и подаренную ему тещею Цотан, и вместе с братьями Хасаром и Бэлгудэем отправился к верному анде-побратиму отца их Есухэя — Торил-хану…

И разыскал Тэмуджин Торил-хана в Черной роще на берегу Толы. И обратился Тэмуджин к нему и сказал:

″О хан, вы, побратим отца, мне ровно что отец. Я вам привез подарок тещи — доху соболью″.

И молвил растроганный Торил-хан:

″Доху соболью мне поднес —

Ты так меня уважил!

А я верну тебе улус,

Чтоб ты в нем княжил.

Ты соболей мне не жалел —

Благодарю я.

Весь твой распавшийся удел

Вновь соберу я.

Для почек предназначен таз,

В глазнице разместится глаз,

Не так ли говорят у нас?!″››[193]

«Этими торжественными речами был скреплен союз, в силу которого кераитский (хэрэйдский. — А. М.) государь брал под свое покровительство сына своего бывшего анды-побратима, а Тэмуджин официально признавал себя „клиентом“ и даже вассалом Торила; союз чрезвычайно важный, который просуществовал до 1203 г. В продолжение всего этого времени поддержка кераитов (хэрэйдов. — А. М.) позволила будущему императору властвовать над большей частью древних монгольских племен. И наоборот — преданность Тэмуджина сюзерену оберегала последнего как от любых внутренних смут, так и от нападений извне. После заключения данного пакта положение Тэмуджина заметно упрочилось: у него появилось немало новых друзей (нукеров. — А. М.) и одновременно к нему возвратились многие друзья отца» [194].

В практике принесения клятвы нукерами, побратимами, вассалами и их сюзеренами, о которых шла речь выше, нам видится развитие и повышение значения такого способа регулирования социальных отношений, как позитивное обязывание. Именно этому способу регулирования вскоре суждено было стать «одной из основных характеристик регулятивной системы раннеклассового государства»[195] монголов эпохи Тэмуджина-Чингисхана.

* * *

Описанные выше события в жизни Тэмуджина и, прежде всего, его поездка к хэрэйдскому Торил-хану имели большой резонанс, не были безразличны ни людям, ему сочувствующим, ни его врагам. Подтверждением тому явился набег на стойбище семьи Тэмуджина отряда трех мэргэдских племен, которые ничтоже сумняшеся посчитали, что час расплаты за обиду, нанесенную их сроднику Есухэй-батором, пришел. Мэргэды спустя 20 (!) лет явились отомстить за отнятую отцом Тэмуджина, Есухэй-батором, у их сродника Чилэду жену Огэлун. Это свидетельствовало о том, что тогдашняя регулятивная система не предусматривала срока давности.

Однако мэргэдам не удалось убить или захватить в плен Тэмуджина. Его семью спас чуткий слух служанки Хоогчин. Правда, все, что они успели сделать, это поймать пасшихся в степи коней, вскочить на них и двинуться в сторону Бурхан халдун[196]. А вот молодой жене Тэмуджина, Бортэ, а также второй жене Есухэй-батора, Сочигэл, и их служанке Хоогчин, последовавшим за ними «в крытом возке, запряженном пегим быком», далеко уйти не удалось — вскоре они оказались в руках ворогов-мэргэдов[197].

Вот как объяснил случившееся американский исследователь Джек Уэзерфорд: «Мужчины, способные держать в руках оружие, как правило, спасались на самых быстрых и выносливых конях, потому что у них был наибольший шанс быть убитыми, а от них более всего зависело выживание всего рода…

В отчаянном мире кочевников, где смерть всегда была где-то рядом, никто не мог позволить себе такую роскошь, как искусственный кодекс благородного поведения. По их вполне прагматическим соображениям, оставив этих троих женщин мэргэдам, они как минимум замедлили продвижение захватчиков настолько, чтобы остальные успели спастись»[198].

Итак, главное для Тэмуджина было выжить, и он знал, что в лесах на горе Бурхан халдун будет вне опасности. Именно поэтому, спасшись от преследователей, он с такой искренностью воздает хвалу предупредившей его семью об опасности служанке[199], а главное — духам-хранителям горы Бурхан халдун, укрывшим его от погони; клянется чтить священную гору из поколения в поколение:

КЛЯТВА ЧИНГИСХАНА О ПРОДОЛЖЕНИИ ТРАДИЦИИ ПРОВЕДЕНИЯ КУЛЬТОВОГО РИТУАЛА ПОКЛОНЕНИЯ ГОРЕ БУРХАН ХАЛДУН

Бурхан халдун гора

Жизнь ничтожную мне

Милосердно спасла,

Тело мое

Невредимым оставила.

Бурхан халдун гора,

Месть жестоких врагов

Ты от нас отвела,

Ты для нас, для сирот,

Покровительница.

Что ни утро —

Тебя молоком окропим,

Каждодневную жертву

Тебе принесем;

Детям, внукам велим

Поклоняться тебе,

В поколениях станем

Тебя почитать[200].

«И произнеся с благоговением такую клятву Тэмуджин увенчал себя поясом, словно четками, поддел на руку шапку и, оборотись к солнцу и окропляя молоком землю, трижды по три раза поклонился горе Бурхан халдун»[201],[202].

В процитированной выше клятве Чингисхана, как нам представляется, автор «Сокровенного сказания монголов» засвидетельствовал возрождение Тэмуджином такой социальной нормы регулятивной системы догосударственного древнемонгольского общества, как культовый ритуал поклонения гению-хранителю горы Бурхан халдун. Отметим, что специалисты-правоведы среди общественных регуляторов, «изобретенных» человеком в процессе самоорганизации, особо выделяют именно такие социальные нормы, как культовые ритуалы и обряды. «Они, — пишет А. В. Малько, — произвели поистине революционные изменения в его нервно-психической деятельности… позволили первобытным людям освободить свою психическую энергию от страха перед окружающим миром и направить ее на производительную деятельность, создали условия для установления в обществе стабильных, в определенной мере предсказуемых и гарантированных отношений…» [203]

В данном случае мы как раз имеем дело с одним из таких культовых ритуалов, существовавших, по свидетельству «Сокровенного сказания монголов», еще во времена Добун-Мэргэна и Алан-гоа, когда монголы уже поклонялись духам-хранителям горы Бурхан халдун[204].

Очевидно, Тэмуджин реально ощущал глубокую и искреннюю связь между ним и горой Бурхан халдун, которая, как он верил, предоставляла ему защиту, всходя на которую он «заряжался» магической силой Небесного Владыки и Матери-Земли[205], поэтому он поклялся и впредь продолжать традицию проведения культового ритуала поклонения горе Бурхан халдун, а