Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На седьмой этаж я поднялась пешком. Как и в маминой клинике, ни один лифт не работал. На каждой лестничной площадке я натыкалась на людей, которые умирали от несерьезных, но запущенных травм и болезней – на детей с загноившимися ссадинами на лбу, на стариков, у которых повысилось давление. И те и другие лежали бок о бок и слабели на глазах, сваленные в кучу, как ненужные отбросы.
В комнате ожидания отделения реанимации я застала двух женщин. Обе были примерно моего возраста, но выглядели значительно старше, словно состарились задолго до положенного срока. Обе сидели на синих пластиковых стульях. Рядом лежали на полу одеяла, свертки с продуктами в фольге, пакеты с чистыми простынями. Совсем как я несколько недель назад, они устроили здесь собственный полевой госпиталь – полевой госпиталь на войне без танков – и теперь беспомощно наблюдали за тем, как умирают их близкие люди. Я подошла к той из женщин, которая казалась помоложе (вторая все равно спала, положив голову ей на плечо). Почему-то я решила, что они – сестры.
– Простите, вы случайно не дочь Клары Бальтасар?
– А вы кто? Что вам нужно?
– Меня зовут Аделаида Фалькон.
– М-м-м-м…
– Когда-то ваша мама помогла мне собрать денег, чтобы заплатить за лечение моей мамы. Я хотела поблагодарить ее и пошла в мэрию, но там мне сказали, что она здесь.
– Я не знаю… Ничего не знаю!
– Я просто хотела поблагодарить…
– Уходите! – Женщина поднялась со стула, разбудив сестру.
– В чем дело, Леда? Что случилось? Кто это? – Та потерла глаза, прогоняя сон.
– Меня зовут Аделаида Фалькон. Ваша мать, Клара Бальтасар, однажды помогла мне с деньгами на лечение моей мамы, – повторила я.
– Уходите, пожалуйста! Мы ее не знаем. Мы не знаем никакой Клары Бальтасар.
– Я только хотела сообщить Кларе, что моя мама умерла. И передать ей это… – Я достала из сумки две упаковки антибиотиков.
Дочери Клары переглянулись. Они молчали, и я так же молча положила лекарства на соседнее кресло, повернулась и ушла.
Клара Бальтасар – соцработник, которая стояла в очередях вместо тех, кто не мог прийти в супермаркет в день, обозначенный в продуктовом талоне, – умерла или должна была вот-вот умереть после побоев, которые нанесли ей Сыны Революции в назидание другим. Я принесла ей оставшиеся от мамы лекарства. Это было все, что я могла для нее сделать.
Вниз тоже пришлось спускаться пешком. На первом этаже громко плакала женщина. Мужчина с огнестрельными ранами, которого я видела, когда пришла в больницу, был ее отцом. Он умер еще до того, как его доставили в операционную, и я подумала: они подсекают нас, как деревья. Они убивают нас, как бродячих собак.
* * *
За последние три дня я приходила сюда уже в пятый раз, но булочник держался так, словно видит меня в первый раз. Муки́ на этой неделе тоже не было, но рядом со мной две женщины волокли к выходу огромные мешки, в которых поместилось бы по несколько дневных норм, за которыми мы стояли в очереди несколько часов только для того, чтобы вернуться домой несолоно хлебавши. Да, эти женщины уносили буханки, предназначенные для других людей, которые неизменно оставались ни с чем, как бы долго они ни ждали, как бы рано ни поднялись.
Выйдя из булочной, я двинулась в направлении проспекта Баральт. По пути я вдруг начала думать о маленьких белых лягушках, которые во время сильного ветра нередко застревали в сетчатых дверях пансиона сестер Фалькон. Я всегда о них помнила, но сейчас они почему-то представились мне особенно живо. А ведь мы чем-то похожи, внезапно поняла я. И я, и они – просто маленькие особи женского пола с плохой кожей, которые угодили в самый центр урагана.
С трудом переставляя ноги от усталости, я добралась наконец до своей квартиры. Вставив ключ, я попыталась его повернуть, но замок заело. Я тянула и дергала, трясла дверь, нажимала на ручку и звенела решеткой смотрового «глазка», я не отступала, но все было тщетно. Только потом я заметила свежие царапины вокруг замочной скважины. Пока я отсутствовала, кто-то сменил замок.
Волна паники охватила меня. Я сразу подумала о циновках из пальмовых листьев, о ночлеге на улице, о мотоциклах, гробах, синяках, об избитых палками и ведрами с водой людях. Вслед за паникой пришел страх, который кольнул меня, словно острый шип кактуса. Я поняла, что отсутствовала слишком долго. Мой дом!.. Они давно хотели захватить все квартиры в нашем здании. Они… Я даже знала, кто это – они… Женщины, которые на протяжении нескольких недель собирались на площади Миранды, представляли собой передовой отряд вторжения. Я как-то не подумала об этом, и они застали меня врасплох.
– Твою мать!!!
Беспомощно оглядевшись, я машинально прижала руку к промежности. Джинсы были влажными. Огромным напряжением воли я попыталась сдержать готовую хлынуть из меня мочу. Нужно успокоиться. Успокоиться и придумать хоть что-нибудь!
Стараясь дышать пореже, я опустилась на четвереньки, чтобы заглянуть в щель под дверью. Любая движущаяся тень могла выдать находящегося внутри человека, но я не видела никаких теней и не слышала шагов. Сквозь щель пробивался только слабый дневной свет.
По-прежнему прижимая ладони к животу, я быстро спустилась на первый этаж и притаилась снаружи, поблизости от входной двери. Вскоре из-за угла появились несколько женщин. Их было пять. Обливаясь потом, они тащили какие-то мешки, коробки, палки от щеток и запечатанные пакеты с эмблемой Министерства продовольствия. Министерство было недавним изобретением Революции – через него правительство распределяло продукты в обмен на политическую лояльность.
Женщины вошли в подъезд – мой подъезд! – воспользовавшись ключом из большой связки, которую принесли с собой. Все они были одеты в красные рубахи – униформу гражданской милиции (похоже, им достался тюк с самыми маленькими размерами), в тесные легинсы, туго обтягивавшие слоновьи ляжки, и пластмассовые шлепанцы. Кожа у всех пятерых была очень темной; жесткие курчавые волосы были зачесаны наверх, образуя что-то вроде бесформенной копны.
Стараясь не привлекать к себе внимания, я отступила в дальний угол палисадника перед домом, где росла хилая цезальпиния и топорщились несколько засохших папоротников. Прятаться не было особенного смысла, но мне все равно хотелось за чем-нибудь укрыться. Лицо у меня горело, нижнее белье, напротив, пропиталось холодным потом. Моча не желала удерживаться в мочевом пузыре и понемногу просачивалась наружу, усиливая ощущение беспомощности. Я была напугана и стыдилась собственного страха, который сделал меня безоружной.
В группе женщин не было явной предводительницы. Я, во всяком случае, не заметила, чтобы кто-то из них отдавал приказы остальным, но действовали они слаженно и быстро. Несмотря на это, им потребовалось без малого полчаса, чтобы снести и сложить у парадного все мешки, коробки и пакеты. Только после этого женщины прервали работу и расположились на отдых прямо на груде ящиков: одни сидели на них, другие – полулежали. Мне показалось, что они никуда не спешат. Напротив, они явно убивали время. Кто-то пялился в смартфон, из которого доносилась громкая музыка, остальные болтали друг с другом о каких-то вещах, о которых я имела лишь самое смутное представление.