с цветочными кадками у стен, увитых плющом. И там, где человек творит зло, бесам делать нечего.

– Но как и в Чехии вы снова приехали, лично вы. И не говорите, что просто засиделись в своем кабинете!

– Я изучаю зло, дорогая Алессандра. – Брат Марко – нет, теперь перед ней снова сидел кардинал, глава могущественной конгрегации, бывшей некогда Святой Инквизицией, – Мы читаем о нем в новостях, слышим рассказы, но его нельзя изучать академическими методами. Что реально, а что выдумки – эти вопросы веками мучают ученых разных специальностей, но в первую очередь нас- священников. Я изучаю человеческое зло: откуда оно исходит, что оно делает с людьми, как ему следует противостоять. Я исследую эту тему около полувека, но до сих пор не готов признать публично, что разбираюсь в ней.

Саше стало не по себе, а кардинал продолжал:

– Чтобы изучать зло, вы должны встречаться с ним лицом к лицу. Люди, творящие его, не выстраиваются в очередь к твоему кабинету, чтобы исповедаться. Иногда их приходится искать. И я ищу их. Это ответ на ваш вопрос, дорогая Алессандра?

– Зло это всегда вопрос выбора. – Вместо Саши ответил Дамиан.

Кардинал кивнул. – Всегда.

А сербский монах продолжил:

– Есть разница между намерением и действием. Любое разумное существо несет ответственность за последствия своих действий, независимо от того, каковы были предполагаемые последствия.

– То есть, зло во имя добра все равно зло?

– В этом и выбор, Саша. Зло во имя добра остается злом и не может быть оправдано. Нет благих целей, если во их имя совершается зло. Потому что тогда оно побеждает.

– Видите, в какую философскую межконфессиональную дискуссию вы вовлекли нас, Алессандра! А еще удивляетесь, почему я вас пригласил, – пошутил кардинал, нет, снова брат Марко. И сразу спало напряжение.

***

– Вы хотели поговорить со мной, Алессандра. – брат Марко мягко взял Сашу под локоть и отвел чуть в сторону, когда все вышли из харчевни.

– Да, но это не философия, это очень личное… я запуталась… я даже не знаю, как это объяснить. Вот вроде я сделала выбор, и тут же начинаю сомневаться, метаться, не могу решиться и просто пускаю все на самотек, не решаюсь даже поговорить, объясниться, просто убегаю.

– Дорогая Алессандра… вы очень сумбурно объяснили. Знаете, когда все станет правильно и так, как надо, у вас не будет необходимости делать выбор. Если приходится совершать что-то в личных отношениях через силу, то не надо этого делать вообще.

– Я должна вам рассказать… вам же нравился комиссар Дини… мы с ним снова вместе… вернее, не так… были вместе, а я… я совершила кое-что…

– О чем теперь жалеете?

– Нет. Ни минуты не жалею.

– Алессандра… вы хотите исповедаться? Так вам к архимандриту Дамиану.

– Нет, я не могу…

– Потому что вы воспринимаете его как мужчину, а не священника. Что ж, это комплимент, значит я соответствую своему призванию!

Саша покраснела.

– Я серьезно. Но вы можете поговорить с отцом Слободаном.

– Я не об исповеди… это же про опущение грехов?

– Это о покаянии. В первую очередь о покаянии, дорогая Алессандра.

– А я не каюсь… я не жалею.

– Вот мы и добрались до сути! Вам неудобно перед комиссаром Дини. Но вы не жалеете, что эта история случилась. А если бы она повторилась еще раз?

– Ну… я бы старалась не поддаться… если бы была в браке.

– Но вы даже не возразили, что этого не может случиться еще раз. И не сказали ни слова о любви, а лишь о браке – официальном статусе.

Саша снова покраснела.

– Ну вот, вы все поняли без моей помощи! Все ясно и прозрачно, а вы все усложняете, потому что считаете себя порядочным человеком.

– Я не порядочный человек?

– Вы очень порядочный человек, Алессандра! Вы замечательный человек, и я невероятно рад знакомству с вами. Я говорю лишь о вашем подходе к самой себе.

Саша покраснела в третий раз, но уже по совершенно другому поводу. А брат Марко закончил:

– Помните, случайностей не бывает! Эта поездка заставила вас задуматься о многих важных вещах, и я этому рад.

И хотя ничего, казалось бы, не изменилось, Саша почувствовала, что гора спала с плеч. Неожиданно стало легко и она изумленно пробормотала:

– Вот как это у вас получается… кардинал?

– Почти пятьдесят лет практики, дорогая, – расхохотался брат Марко и они присоединились к остальным.

***

Весь вечер в сопровождении отца Слободана и мэра Вучетича брат Марко и Карло Бальери ходили по деревне и общались с жителями. Коста, надеясь уже завтра вернуться к прежней жизни, переводил энергичнее, чем обычно.

Охотник Драган ничего не добавил к рассказу друга, правда, у него не получился такой захватывающий боевик, как у Горана. Он мялся и никак не мог связать мысли вместе, выражался короткими фразами. Стойкий дух алкоголя легко объяснял эту манеру.

– Ну, волк… ну, напал… а я… я ему лапу… того… в сумку положил.

– А куда она делась?

– Нэ знам.

– Может, уронил в лесу, с перепугу мимо сумки положил?

– Можэ.

– Бабочку видел?

– Лептирицу?

– Да.

– Нэ знам. Можэ.

***

Красивая, статная женщина лет пятидесяти открыла дверь.

– С дочкой говорить не дам. Она до сих пор в себя не пришла. Со мной говорите, все расскажу.

– Радойка, девушка, которая упала со скалы, у вас работала?

– Да, у меня в магазине. Хорошая девочка, светлая. Прямо лучик солнца! А потом решила уволиться. Я очень переживала, но раз уж решила… Говорила, хочет уехать в Белград, там больше возможностей. Она ж одна была, родители умерли, а что одной – хозяйство не потянуть.

– Она официально уволилась?

– Ну, заявление не писала, у нас все просто. Сказала, что уезжает, и все.

– И зарплату получила?

Женщина удивилась. – Конечно, я ей заплатила, все, как положено.

– А ваша внучка?

– Лола? Ох, наша Лола… она была здоровой малышкой, полгодика уже исполнилось, когда… вот такое случилось… горе большое…

– Катерина, а врачи дали заключение?

– Конечно, у меня все документы есть, мы ведь обращались за экспертизой. Я их от дочки прячу, не надо ей напоминать. Что сделаешь… так Бог решил.

– А с Петаром что случилось?

– Так полиция же приезжала, и врачи тоже. Сам упал, говорят.

– Соболезнуем вашей дочери… и ребенок, и муж… это очень тяжело.

– С мужем они отдалились после смерти дочки, моя Светла его винила, что Петар живет, как прежде, а он винил дочку, что слишком горюет и смысл жизни потеряла. Так что она и не плакала