оно падает в огонь, взрываясь искрами, и как на месте сгоревшего носителя остаётся алый живой силуэт.

Сам Волот.

Без телесной оболочки. Только кровь.

Он стоял в огне, как жидкая статуя, кровь в нём булькала, кипела и перекатывалась по фигуре, пока наконец не загорелась. Фиолетовый огонь начал поглощать Волота.

Ну а я продолжал ждать его откровений.

Десять минут. У меня оставалось всего десять минут. Не так много, чтобы успеть покинуть червоточину, но я всё стоял, смотрел на Волота и ждал. Ну не мог мой враг сгореть на моих глазах и ничего не сказать напоследок. Последнее слово должно было остаться за ним — в этом он бы не изменил себе.

Прошла ещё минута.

Затем ещё одна.

В горящий зал внезапно ворвалась Эсфирь. Она кинулась через огонь прямо ко мне. Волосы её парика уже сгорели, как и зелёное платье, остов экзоскелета частично оплавился, а очков на носу уже не было.

— А-а-алекс! — Её голос вобрал в себя равнодушие искусственного разума и ужас живого человека. Жуткое сочетание. — А-а-алекс! Тебе надо уходить! Немедленно! Алекс!

Я хотел броситься к ней, чтобы вытолкать из зала, но удержался на месте. Лишь крикнул:

— Уходи отсюда!

— Ни за что! — Эсфирь остановилась рядом. — Я выведу тебя отсюда, минуя центральные ворота! Там тебя уже ждут, чтобы уничтожить или применить программу «Спасение»!

Смотреть, как на моих глазах горит Эсфирь, пусть даже в виде мехо-голема, было невыносимо.

— Уходи! Я сам выберусь! — Я отвёл взгляд от её ярких голубых глаз и снова посмотрел на огонь, туда, где продолжала гореть и кипеть кровь Волота.

Внезапно мой эхос выдал не просто предупреждение, а завибрировал и издал звуковой сигнал, нервно и длинно пискнув, а потом показал красную голограмму над рукой:

«ИСТОЩЕНИЕ! ВЫЗОВИТЕ ВРАЧА!».

Видимо, это было оповещение для особо тупых, которые с десятого раза не понимают, что у них истощение.

— Алекс! — воскликнула Эсфирь, заметив голограмму.

Она попыталась ухватить меня за руку, но её искусственная ладонь прошла сквозь моё тело.

— А-а-алекс! — Вот теперь в её голосе послышалась угроза, такая же, как бывало раньше. — Если ты не уйдёшь, то я силой уведу тебя отсюда!

У меня осталось пять минут.

Внезапно пол под нашими ногами вздрогнул. Здание затряслось. Это могло означать только одно: червоточина готовится к закрытию, потому что я потревожил её мирное существование, создав опасность для её обитателей.

— Что это⁈ — опять закричала Эсфирь. — Что происходит⁈

Я положил полупрозрачную руку на её плечо и с горечью посмотрел ей в глаза.

— Сегодня ты погибнешь, но я сделаю так, чтобы этого не случилось.

Моя фраза прозвучала как бред сумасшедшего, однако Эсфирь перестала кричать и произнесла уже спокойно:

— Хорошо. Но я всё равно выведу тебя отсюда. У тебя четыре минуты…

Её голос заглушило шипение. Фиолетовый огонь практически уничтожил кровь Волота. По крайней мере, ту, что сейчас находилась здесь. Однако тёмный эфир, клубящийся над местом сожжения, будто живой, тянул щупальца к своему хозяину.

Внезапно из огня показалась кровяная рука. Красные пальцы соприкоснулись с щупальцами чёрного тумана, после чего послышался затихающий выдох, а потом — и голос моего врага. Он всё-таки не смог промолчать.

— Бессмертные всегда возвращаются. Тёмный эфир возродит меня. Ибо я есть он, а он неотвратим.

На этом Волот смолк, его красная рука вспыхнула и наконец сгорела. Тёмный эфир снова поднялся вверх, под потолок, и остался там, неподвижный и мрачный, будто в скорби.

— Что он имел в виду? — спросила Эсфирь, уставившись на меня. — Что всё это значит? Алекс!

Я бросил последний взгляд на бурю огня, где только что сгорел Волот, и быстро ответил:

— Это значит, что при создании тёмного эфира Волот отдал часть своей крови. Пока существует темный эфир, существует и Волот. А голова лишь сделает его сильнее. Чтобы возродиться, Волоту нужен темный эфир, много эфира. И я уже догадываюсь, где он будет его собирать. А теперь уходим!

Эсфирь не стала больше ничего спрашивать, а бросилась через огонь к выходу из зала.

— За мной! Быстрее! У тебя две минуты!

Мы понеслись по горящим залам Музея, мимо полыхающих скелетов на постаментах, мимо оплавившейся восковой фигуры Коэд-Дина, мимо полок и столов, почерневших стен и задымленных позолоченных дверей.

Червоточина тряслась всё сильнее.

Через несколько секунд начали осыпаться потолки и падать стены, а мы продолжали бежать. Когда мелькнула закоптившаяся табличка «ЗОНА Т. Э.», Эсфирь остановилась и указала на оконный витраж, уже с разбитыми стёклами.

— Туда! Не тормози, Алекс! Давай!

Перед тем, как покинуть Музей и оставить Эсфирь погибать, я остановился, убрал образ призрака и крепко обнял разогретое огнём тело мехо-голема.

— Мы ещё увидимся, обещаю.

Эсфирь обняла меня в ответ и прошептала:

— Только не позволяй своему другу продать «Мануфактуру Севера». Чтобы никто не наживался на страхе людей перед темным эфиром. Чтобы не продавали Спасение за деньги. Спасение не должно продаваться. И дом на Белом Озере… Алекс… он должен стать твоим. Поверь мне. Только так мы спасёмся по-настоящему. Я знаю это. Потому что… кто из нас пророк? Ой, это же я…

Она оттолкнула меня к витражу и ничего не стала добавлять. Всё, что надо, мы друг другу уже сказали.

Я снова принял образ призрака и на остатках сил выскочил в окно, ну а потом дал волю скорости сидарха. Мне хватило полминуты, чтобы добраться до мембраны и выхода из червоточины.

Перед тем, как покинуть Спасённый Петербург, я оглянулся.

Пожар из Музея Новейшей Истории уже охватил исполинские деревья рядом. Те горели и трещали почерневшими кронами, небоскрёбы по всему городу рушились, АЭ-Роптеры падали, идеальный асфальт лопался и крошился, стеклянные осколки, сверкая, летели вниз с гигантской высоты, фиолетовый огонь уничтожал «прекрасное будущее», а над всем этим хаосом висел равнодушный чёрный туман.

Мне до слёз было жаль уничтожать всё это — почти идеальную цивилизацию мехо-големов — но в то же время я понимал, что именно этот страшный мир мне и явился сто лет назад, на последнем тринадцатом ранге. Я увидел будущее и ужаснулся, а потом предпринял всё возможное, чтобы этого не допустить.

И пусть я всё ещё в процессе достижения цели, а риски уничтожения человечества высоки, как никогда, у нас ещё остались шансы на спасение. Настоящее Спасение, а не то, которое я увидел здесь, в этой червоточине.

Снова