Мой собственный опыт во многом очень схож с опытом Нила и всех остальных. Общение с другими моими клиентами, как правило, сводится к текущим деловым вопросам после обязательного мимолетного обсуждения результатов недавних спортивных событий, в то время как с Рупертом мы практически всегда переходим к затяжным дискуссиям на самые разные темы, начиная от текущего состояния той или иной экономики и завершая недавним успехом или поражением какого-нибудь политика в борьбе за достижение своей цели. И я вспоминаю свою беседу с потенциальным биографом Мердока, который разочарованно сетовал на то, что в общении с Рупертом ему не удавалось удерживать фокус беседы на темах, которые он намеревался с ним обсудить: жизнь медиамагната и ключевые события в биографии Мердока. Руперт всегда уделял большую часть отведенного времени на расспросы о текущих новостях и политических проблемах. В итоге потенциальный биограф был вынужден отказаться от своего проекта.

Во-вторых, Мердок – магнат в сфере СМИ, а не в области стали, нефтедобычи или высокотехнологичного предпринимательства. Собственные газеты и телеканалы позволяют ему обращаться к аудитории. Успешные руководители в других сферах тоже могут влиять на события и политику, обеспечивая большими деньгами политические кампании, пробивая, таким образом, себе путь к победителям. Но выход на политиков позволяет лишь тихо прошептать свое мнение им в ухо, обратиться к привилегированному чиновнику, который может как исполнить, так и проигнорировать особую просьбу, – это все, что они могут сделать. Если у Мердока есть определенная точка зрения и он хочет, чтобы о ней услышали, он также может обратиться к людям у власти, но вовсе не потому, что сам он является источником денежных средств, хотя иногда Мердок и поддерживает любимых кандидатов твердой наличностью. Руперт может предложить две вещи, которые не могут предложить обычные руководители: информацию по вопросам сферы интересов политика, которую он собирает на регулярной основе, и возможность напрямую обратиться к публике. Если политик может убедить Мердока в своей правоте, то он, скорее всего, сумеет заручиться его расположением, и Руперт будет транслировать аргументы политика в тех газетах, где он имеет слово в редакционной политике, а также в эфире вещания на миллионную аудиторию зрителей Fox News Channel. Но если этот политик нажил себе врага в лице Мердока – занял политическую позицию, противоречащую взглядам Руперта, не сумел выполнить свои обязанности так, как того, по мнению Мердока, требуют общественные интересы, или совершил какой-либо неосмотрительный поступок, то он вполне может столкнуться с большими проблемами в ходе своей предвыборной кампании. Отсюда и заявление Тони Блэра на корпоративном собрании в Пеббл-Бич: «Встретив вас впервые, я не мог бы сказать, что вы мне понравились, однако я вас побаивался. Сейчас, когда дни предвыборной гонки остались позади, я уже не испытываю перед вами страха, более того, вы мне искренне симпатичны»8. Это заявление, несомненно, было сделано прежде, чем Руперт обвинил Блэра в любовной связи с Венди Денг, на которой он сам был в то время женат, – Блэр отрицал эту связь. Признание феноменально популярного политика, стоящего на пороге одной из самых успешных предвыборных историй в Британии, в страхе перед властью Руперта многое говорит о предполагаемой власти прессы Мердока.

В период своего расцвета, примерно в годы правления Тэтчер и Блэра, мнение The Sun считалось настолько значимым, что общество стремилось поскорее выяснить, какой кандидат или партия получит поддержку издания. В силу своего заносчивого тона и любви к развлекательному контенту, газета построила большую печь, чтобы та выпускала клубы синего, желтого или красного дыма в знак принятого решения оказывать поддержку тори, либерал-демократам или лейбористам соответственно. В 1997 году из трубы повалили клубы красного дыма, знаменуя окончание двенадцатилетнего периода, в течение которого The Sun поддерживала тори, и переход газеты на сторону лейбористов. The Sun, подобно Папе римскому, не имела никаких внутренних разделений, если охарактеризовать ее устройство в терминологии, которую для описания власти понтифика использовал Сталин. Но она вполне хорошо понимала уровень своего влияния на электорат, чтобы использовать метод Ватикана, оповещая о необходимости избрать нового человека, в данном случае Тони Блэра. Предположения о силе влияния таблоидов на ход выборов никогда не были подтверждены конкретными данными о поведении избирателей. Их не разделял и сам Мердок. Но в той же мере, в какой политики верят словам самоуверенных редакторов, они опасаются владельцев газет – достаточно посмотреть, насколько одержим Дональд Трамп практически однородными в своей враждебности СМИ.

У других корпоративных лидеров тоже есть необходимые средства, позволяющие нанять лоббистов: полчище «сбитых летчиков» или ушедших в отставку политиков и юристов, обосновавшихся в столицах мировых государств и в Евросоюзе. В Америке они населяют вашингтонскую Кей-стрит, где наряду с юридическими фирмами, которые часто специализируются не столько на использовании законодательства в пользу общественных интересов, сколько на возможности самим влиять на действующие законы, они выполняют полезную функцию по передаче информации законодателям. Кроме того, у них есть еще одна, куда менее полезная функция по сокрытию следов деятельности компаний и стран, которые совершили нечто такое, что не должны были совершать.

Рост индустрии лоббизма от Вашингтона до Брюсселя говорит о том, что любая деловая сфера может иметь определенную политическую силу. Страховые компании в Америке в немалой степени сформировали законодательство, возникшее в результате серьезных трансформаций во время президентства Обамы. В частности, Закон о доступном медицинском обслуживании, или Obamacare, – название, под которым он широко известен. Инвестиционные банки вливали миллионы в политические кампании в обмен на сохранение возможности напрямую обращаться к политикам, чьи успешные кампании они спонсировали, и в обмен на определенную выгоду, скрытую в тысячестраничном законопроекте, который члены Конгресса легко пропустили, особо не вчитываясь в его суть. В Брюсселе лоббисты, стоящие за влиятельными европейскими чиновниками, ведут войну с американскими «разрушителями, которые угрожают экономической жизнеспособности их клиентов, и с американцами, которые отвечают им наращиванием собственных лоббистских усилий: Google, Facebook, Amazon и Microsoft запустили в Брюсселе «пропагандистское наступление»9. При этом компания Google увеличила ежегодную долю расходов на «поиск понимания» или влияния, если вам так угодно, с 600 тыс. евро в 2011 году до суммы в пределах между 4,25 и 4,5 млн евро на сегодняшний день10. Часть этих средств выделена на урегулирование иска, поданного в их адрес компанией News Corp, когда сам Мердок лично обвинил их в краже «контента» его компании11. Сумма, выделенная на эти же цели компанией Microsoft, конкурентом Google, до последнего евро совпадает с аналогичной статьей расходов самой Google.

Однако мы должны быть осторожны, и нам не следует преувеличивать силу власти лоббистов, которые всегда находятся в состоянии охоты на клиентов, не видящих разницы между возможностью пообщаться, например, за совместной выпивкой, с законодателем, зачастую не имеющим особых полномочий, и реальным политическим влиянием. Не стоит недооценивать и силу медиакомпаний, несмотря на то, что их способность влиять на ход выборов кажется сомнительной. Их власть принимает иные форматы. Ни одна другая деловая сфера не имеет подобной силы воздействия на власть политиков, на постановку политической повестки. Именно они выбирают, какие истории выпускать в печать и в телеэфир, а какие игнорировать, у кого брать интервью, а кому отказывать в запросах на эфирное время. Они размещают важные статьи вверху на первых полосах, тогда как неважным суждено томиться внизу семнадцатой страницы, а то и вовсе остаться неопубликованными12. Как говорит об этом историк Дэвид Насо: «Событие становится новостью лишь в тот момент, когда журналисты и издатели решают сообщить о нем миру»13.