На весь чинный, пафосный, сонный Найтсбридж.

– Ты ненормальный! Сейчас в тебя прилетит закуска к мамонту. В горшочке.

– Петунии, что ли? – Он критически осмотрел кованые балконы, кое-где украшенные живыми цветами в горшках и кадках. – Они невкусные. Так что пошли, пока мамонт не остыл.

И, пикнув брелоком сигнализации, он повел меня к ближайшей двери с бронзовой табличкой. Что было на ней написано, я не разглядела. Какие к чертям таблички, когда рядом такой мужчина! Я смотрела на него и только на него. Даже не сразу поняла, что дверь ведет не в общий подъезд, а сразу в квартиру. На три этажа квартира, что ли? Вот это я понимаю, живут некоторые сэры. Небось у них в гостиной можно играть в гольф.

Тот же вечер

На звонок открыл мужчина, чертовски похожий на Дживса. Еще из-за двери он удивленно спросил:

– Милорд?..

– Да нет, это всего лишь я, Джей, – ухмыльнулся мой незнакомец.

О, теперь я даже знаю, как его зовут! Потрясающий прогресс в отношениях.

– А, Джей… – протянул Дживс по имени Мак. – Добрый вечер, мисс.

– Добрый вечер, Мак, – улыбнулась я, не понимая, как себя вести с этим чопорным господином.

Как-то не очень вязалась строгая физиономия английского дворецкого, или кто он тут, и дружба с байкером, перебудившим кличем Кинг-Конга половину местных снобов.

– Познакомься, Мак, это Рейнбоу. Ей тоже нравится, как пахнет твой стейк.

– Очень приятно, мисс Рейнбоу, – все с той же каменной мордой кивнул Мак. – Э… Джей, я что-то устал. Пойду спать. А вы ужинайте. Чувствуйте себя, как дома.

Дживс по имени Мак развернулся и удалился. С идеально прямой спиной.

Я от восхищения разве что не присвистнула. А Джей хмыкнул.

– Мак такой, да. Но ты не обращай внимания на его странности, он – мировой парень. Просто камердинер на всю голову. В седьмом поколении.

С этими словами Джей потянул с моих плеч слегка подмокший от лондонской сырости пиджак.

– Камердинер в седьмом поколении, с ума сойти. Но зато теперь я знаю, как тебя зовут, мистер Бизон.

– Бизон? – Джей замер и обернулся, не успев повесить плечики с моим пиджаком на вешалку в необозримом холле.

– Ага. Бизон и Радуга. Отличное название для дурацкой молодежной комедии, не находишь?

– Только если эта комедия будет романтической и с рейтингом двадцать один плюс, – ухмыльнулся этот нахал и наконец-то повесил мой пиджак, а следом избавился и от своей куртки.

Я смотрела, не отрываясь. И даже прикидывала, как бы выглядел Джей в кадре. По всему выходило, что великолепно. Моя память не изменила мне с Бредом Питом, и роскошное тренированное тело мне не примерещилось. А сейчас, благодаря очкам, я имела возможность рассмотреть его во всех подробностях. Даже чуть влажный тонкий худи, надетый на Джее, не мешал. Хлопок облегал атлетические мышцы, словно вторая кожа, и мне снова хотелось трогать его, и пробовать на вкус, и…

– Святые каракатицы, – шепнул Джей, в один шаг преодолевая разделяющее нас расстояние и притискивая меня к себе. – Что ты со мной делаешь, Рейнбоу?

Ответить мне не удалось, и хорошо – потому что единственный правдивый ответ был бы крайне неприличным. Вот так, едва познакомившись с мужчиной, заявлять ему: я хочу тебя? Как-то это слишком…

На этом мои мысли закончились, потому что думать о чем-то, когда тебя целует Джей – нереально. Реально только стонать, прижиматься к нему изо всех сил, запускать ладони под чертов хлопок и наслаждаться гладкостью его кожи, крепостью его мышц, нежностью его губ… и громким, отчаянным биением его сердца.

Я не очень-то поняла, почему мне вдруг стало прохладно в его руках, он же горячий, с ума сойти, какой горячий! И красивый, и сильный, и… само совершенство! А как он ругается сквозь зубы, стягивая с себя липнущий к телу худи…

Ох. Вот и ответ, почему прохладно. Моя блузка, оказывается, уже валяется где-то на полу, вместе с очками и сумочкой. А я, как дура, смотрю на раздевающегося Джея. Нет, не только смотрю – активно мешаю. Нет никаких сил удержаться и не провести пальцами по золотистой дорожке волос, не коснуться губами ямочки между ключицами, не сжать плоский розовый сосок, затвердевший от лондонской прохлады.

И нет никакого желания сопротивляться, когда он подхватывает меня на руки и несет сначала вверх по лестнице, потом – пинком распахивает дверь, ведущую в полумрак.

Камин, я вижу только горящий камин, чувствую запах огня и чертова жареного мамонта – но сейчас мне плевать на мамонта, у меня есть Джей. Настоящий живой бизон. Такой же сильный и огромный.

Он опускается на колени и укладывает меня на что-то меховое около камина, и сразу же расстегивает и тянет вниз мои брюки. Я помогаю ему неловкими пальцами, поднимаю бедра и стараюсь не шипеть, когда он задевает здоровущий синяк, оставленный бортиком гостиничной кровати.

Внезапная резкая боль отрезвляет меня. Ненадолго. Всего лишь на секунду, которая требуется для осознания: я снова изменяю мужу. С парнем, о котором не знаю ничего, кроме имени и того, что он – самый великолепный любовник из всех, о ком только можно мечтать. Еще он возит знакомых девушек не к себе домой и даже не в отель, а в гости к чужому камердинеру.

Да плевать. Зато как выразительно играют желваки на его скулах, когда он злится и сквозь зубы обещает:

– Убью мудака. Никто не смеет обижать мою женщину! – звучит так эротично, что я становлюсь окончательно и бесповоротно мокрой.

– На хер мудака, иди ко мне, – требую я и тянусь к застежке его джинсов. – Мистер Бизон!

Он с рычанием побеждает молнию, в его глазах – пламя индейских костров, его ноздри трепещут от запаха пойманной добычи. Он спускает с бедер джинсы вместе с трусами, и я завороженно смотрю на победно торчащий член. Крупный, шелковистый и каменно-твердый. От мысли, что сейчас он будет во мне, по всему телу разбегаются волны сладкой истомы, а между ног нетерпеливо скручивается нечто первобытное и голодное.

Мой мужчина. Мой мамонт. Все мое!

Когда он склоняется надо мной, я подаюсь навстречу и шире раскидываю ноги. А от первого прикосновения налитого члена к моим истекающим влагой складочкам резко выдыхаю и вцепляюсь в его волосы.

– Джей, пожалуйста, Джей, – прошу я, бесстыдно выгибаясь под ним, трусь о его гладкую плоть, тону в сносящем крышу возбуждении.

Он же скользит совсем рядом с входом, дразнит меня и целует – скулу, шею, прикусывает мочку уха. И, удерживаясь надо мной на одной руке, что-то ищет в кармане спущенных джинсов.

Мне хочется смеяться и плакать от нетерпения. Я хочу его так сильно, как не хотела еще никого и никогда. Я вообще не думала, что такое бывает. Что я могу стонать и требовать, чтобы меня скорее трахнули. Потому что я горю, я вся горю, и мне кажется, что я умру сейчас же, если он не войдет в меня…