Диана полагала это доброй вестью. Каро выждала полсекунды и нахмурилась.

— Должна признаться, от вашего Реджи толку ни на грош.

— Вам, — снова заговорила Диана, — нужно соблюдать осторожность. Роджеру, разумеется, тоже. Но вам — особенно.

Не будь меня в комнате, Диана сказала бы больше. Через несколько минут мы пошли обедать.

Лично я до самого вечера воскресенья пребывал в заинтригованности. Сочились часы, регулируемые приемами пищи; я чувствовал себя словно пассажир океанского лайнера, досадующий, что не полетел самолетом. Дождь все лил, по окнам текли целые ручьи, горизонт надвигался, пока до него не осталось лишь две живые изгороди с соответствующим пространством между. В общем, было полное впечатление плавания в мрачную, хоть и неопасную, погоду.

С Роджером я ни слова тет-а-тет не сказал. Даже с Маргарет поговорить удавалось только в отведенной нам комнате поздно вечером. Лорд Бриджуотер обкормил мою жену философией, в то время как меня самого преследовала миссис Хеннекер, и скрыться от нее не было ни малейшей возможности ни в большой гостиной, ни в дополнительных малых гостиных, ни в библиотеке.

Миссис Хеннекер уже не выказывала грубости, покоробившей меня при первой встрече. В библиотеке, где я скрывался в субботу днем, миссис Хеннекер проявляла только остаточные ее признаки — уверенности в ней поубавилось. Самое любопытное, что и миссис Хеннекер в какой-то момент сконфузилась. В туманное окно мы увидели Диану и Каро, в плащах с капюшонами выходящих подышать под проливной дождь.

— Богачи думают, купить можно все, — изрекла миссис Хеннекер.

Очевидность благосостояния Дианы ее угнетала — так же как могла бы угнетать моих родственников, старых друзей и вообще людей малоимущих. Иронический склад ума у этой женщины, подумал я. Дело в том, что миссис Хеннекер сама имеет капитал тысяч примерно в сто.

Моих ремарок (кстати, весьма остроумных) миссис Хеннекер не слушала. Зато нашла мне применение. Вероятно, под впечатлением от бассетской роскоши давний проект кристаллизовался в ее голове. Она напишет, непременно напишет биографию покойного мужа, а я окажу посильную помощь.

— Разумеется, — сказала миссис Хеннекер, — я никогда не писала книг. У меня времени не было. Зато друзья не устают нахваливать мои эпистолярные способности. Конечно, мне понадобится определенного рода, гм, консультация относительно чисто профессиональных нюансов. Пожалуй, пришлю-ка я вам первые главы, вот только закончу. Тогда и засядем с вами за работу.

Миссис Хеннекер явно не привыкла откладывать задуманное в долгий ящик. В воскресенье утром, когда хозяйка и почти все гости, включая Роджера, отправились в церковь (авто долго буксовали на раскисшей гравийной аллее), миссис Хеннекер притащила мне краткий обзор жизни своего мужа. После затянувшегося второго завтрака (Дианины соседи остались заодно и на чай) миссис Хеннекер снова настигла меня и с торжеством сообщила, что успела написать целых два первых абзаца, и хорошо бы я их прочел.

Наконец я добрался до отведенных нам апартаментов. Маргарет попросила меня поспешить. И добавила, чтоб я поспешил. Я стал объяснять, что отражал атаки миссис Хеннекер; Маргарет почему-то захихикала. Пока я переодевался, Маргарет продолжала интриговать меня, теперь фразой «Судя по всему, это они брата нашей Каро обсуждали».

Это она слышала после чая. Наконец мне стала ясна причина вспышки Кейва во время нашего с ним моциона. Ибо брат Каро не только для домашних, но и для знакомых — Сэммикинс. Также он лорд Хоутон, член парламента от тори, молодой и слывущий еретиком. Недавно, вспомнили мы с Маргарет, он выпустил небольшую книгу об англо-индийских отношениях. Ни я, ни Маргарет книги этой не читали, хотя пресса не скупилась на отзывы. Судя по этим отзывам, Сэммикинс выступал против Черчилля, за Неру и очень сильно — за Ганди. Любопытные пристрастия для члена парламента от тори. Книгой в том числе он и провинился.

— Тут его не слишком жалуют, да, Льюис? — заметила Маргарет. Она хмурилась в зеркало, на себя и на свое платье. В те дни ее куда больше заботила как собственная внешность, так и стремление показать мне, что внешность ее не заботит.

Нетрудно было сообразить, что Диана сказала Каро. За ужином тему не поднимали; я стал надеяться, что она отныне закрыта. В разговоре наблюдался спад, как относительно живости, так и относительно доверительности — спад, характерный для конца растянутых выходных. Поскольку хозяина не было, только хозяйка, мужчины не задерживались за обеденным столом, а в гостиной все рассаживались полукругом. Диана, точно антрепренер, помещалась между Коллингвудом и Роджером и катализировала полемику.

Внезапно лорд Бриджуотер, человек с честным лицом и чистым взглядом, многозначительно откашлялся. Мы знали, что за этим последует. Лорд Бриджуотер по рождению принадлежит к иному обществу, но подражает — этому. Дома он дружелюбен, на людях питает слабость к делам, по общему мнению, неприятным. Теперь лорд Бриджуотер обратился к Каро, не потрудившись подойти к ней.

— Надеюсь, о Сэммикинсе мы больше ни слова не услышим. Вы понимаете, что я имею в виду.

Едва ли не впервые на моей памяти Каро проявила недовольство. Даже покраснела. Ей пришлось сдерживать себя, а она этого терпеть не может. Она привыкла открыто заявлять о своем отношении. Выдержав паузу, Каро произнесла чуть дрожащим голосом:

— Извините, Хорас, но я своему брату не надсмотрщик.

Сэммикинс года на два моложе Каро; интонация навела меня на мысль о глубокой сестринской привязанности.

— Есть мнение, — заметил Коллингвуд, — что таковой ему бы не помешал.

— Вот пусть с ним этим мнением и поделятся, — отрезала Каро.

— От него партии никакой пользы, — упирался лорд Бриджуотер. — От него вообще никакой пользы.

Коллингвуд взглянул на Каро. В женском обществе глаз у него загорается, но повадки изменений не претерпевают.

— Этому нужно положить конец, — сказал он, словно в комнате, кроме Каро, никого не было.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, если Сэммикинс сам не одумается, придется нам его останавливать.

В устах косноязычного, основательного Коллингвуда прозвище показалось еще нелепее. Каро сдерживалась, но терпение ее было на исходе.

— По-моему, — парировала она, — ни один из вас не представляет, что он за человек.

— Это совершенно неприемлемо. — Коллингвуд словно пропустил реплику. — То есть если он опять напишет что-нибудь подобное или произнесет речь на эту тему, о нашем круге может забыть.

По другую руку от Дианы Роджер хмурился и неотрывно смотрел на жену. Каро, пунцовая от стыда, качала головой, словно просила Роджера помалкивать. До сих пор она точно знала — точнее всех присутствующих, — что с момента появления в парламенте он не сделал ни единого ложного или непродуманного шага. Сейчас тем более не следовало делать таких шагов.

Каро натянуто улыбнулась Коллингвуду.