– Ты поможешь мне разобрать вещи в мамином и папином кабинете?

– Сейчас?

– А что, не получится? Тебе уже пора идти?

Если Лора не поможет мне, я сама этим займусь.

Или, быть может, причиной всему стала страсть мамы к общественным протестам? Помню, я была еще подростком, когда мама участвовала в движении за запрет экспериментов над животными в Брайтонском университете и в результате из-за своей агитационной деятельности начала получать огромное количество писем с угрозами от сотрудников университета и членов их семей. Не помню, чтобы в последние годы она участвовала в каких-то серьезных протестных акциях, был только какой-то протест по поводу незаконных строительных работ и петиция за ремонт велодорожек. Но, может быть, в ее кабинете я найду что-то о других ее акциях.

– Нет, я не в том смысле… Я хотела сказать, ты уверена, что хочешь заняться этим прямо сейчас?

– Лора, ты весь год меня пилила, чтобы я разобрала эти вещи! – напоминаю.

– Ну, просто глупо работать за кухонным столом, когда ты могла бы обустроить себе отличный кабинет. И вовсе я тебя не пилила. Хотя я действительно считаю, что это принесло бы тебе облегчение, что бы там ни говорил Марк.

– Ну, Марк этим на жизнь зарабатывает, знаешь ли, – как можно мягче отвечаю я.

– Что хорошего в том, чтобы запереть комнату и притворяться, будто ее и вовсе нет? Такой подход не кажется мне здоровым.

– Марк не говорил, что нужно притворяться, будто комнаты нет, он просто предлагает заняться этим, когда я буду готова.

– То есть когда он скажет, что ты готова?

– Нет. Когда я решу, что готова, – уже резче отвечаю я.

Я знаю, что Лора – как и дядя Билли – на моей стороне и мое благополучие важно для них, но иногда мне хочется, чтобы они не так настойчиво стремились защитить меня.

Все произошло слишком быстро, вот в чем проблема. Мы с Марком и года не прожили вместе, а нашему ребенку уже восемь недель. Мы все еще узнаём о любимой еде, фильмах и книгах друг друга. Я всего раз виделась с его матерью. Мы словно подростки, которых застукали за первым сексом, вот только мне двадцать шесть, а Марку – сорок.

Это, кстати, тоже проблема.

– Да он тебе в отцы годится, – сказал Билли, когда я поделилась с ним новостью. Вернее, двумя важными новостями одновременно. «Я кое с кем познакомилась, он переезжает ко мне. Ой, да, а еще я беременна от него, роды должны быть в октябре».

– Папа тоже был на десять лет старше мамы.

– И смотри, к чему это привело.

– Это еще что значит?

На последний вопрос Билли отвечать не стал, и я была благодарна ему за это. Я не хотела знать. Никогда не хотела знать. Когда ты маленький, родители кажутся тебе самим совершенством. Может, они слишком часто на тебя кричат, не дают тебе денег на карманные расходы, пока ты не наведешь порядок у себя в комнате, но они твои родители. Они тебя любят. А ты любишь их.

Только в университете я поняла, что не у всех такие родители, как у меня. Что не у всех мама и папа постоянно скандалят, не у всех мама и папа каждый день пьют. Этого озарения мне хватило – и я не стремилась к новым. Я не хотела знать, как живется моим родителям в браке. И крепкий ли у них брак. Это было не мое дело.

Как и в остальных комнатах первого этажа, окна кабинета – во всю высоту стены, с покрытыми краской ставнями. Ими так редко пользовались, что они не закрываются. В центре комнаты стоит двойной стол, за которым мои родители могли работать одновременно.

Правда, так случалось только в те дни, когда они заполняли налоговые декларации, и это пренеприятнейшее занятие неизменно приводило к скандалам.

– Анна, попроси отца передать мне степлер, – однажды в субботу сказала мама, когда я заглянула к родителям в кабинет посмотреть, долго ли им еще корпеть над декларациями. Я сама передала ей степлер и ушла кататься на велосипеде, пока скандал не закончился.

В основном родители дежурили в демонстрационном зале по очереди, пока я не выросла настолько, что смогла приходить к ним на работу после школы или самостоятельно добираться домой…

Опустив ладонь на дверную ручку, я глубоко вздыхаю. Я не пользуюсь этой комнатой. Я сюда не захожу. Я притворяюсь, будто ее нет.

– Ты не обязана это делать. Мы и так проверили все важные документы.

Лора с напускной скромностью намекает на тот долгий день, когда она тщательно отбирала документы, просматривая бумаги моих родителей в кабинете, а потом провела еще один день на телефоне, обзванивая компании, меняя имя на чеках и отменяя десятки подписок на имя моих родителей. Мою благодарность омрачало чувство вины. Кто помогал Лоре, когда умерла Алисия? Я представляла себе семнадцатилетнюю Лору в новостройке, куда они с Алисией совсем недавно переехали, представляла, как она просматривает ее бумаги, и у меня разрывалось сердце.

– Время пришло, – говорю я.

Я хочу узнать все о жизни своих родителей. Все, на что я закрывала глаза. Все, во что я не хотела верить. Мне нужно все это выяснить. Кто был моим родителям друзьями? Кто был им врагами?

Кто убил их?

Мюррей

Сотрудник архива, Деннис Томпсон, начал полнеть еще в те годы, когда они с Мюрреем дежурили вместе в патруле. Теперь он совсем раздался вширь, на голове лоснилась лысина, а на лбу красовались сразу две пары очков.

– Надо очки с бифокальными линзами купить, – пожаловался он, опуская одну из пар очков себе на переносицу и всматриваясь в надписи на двух папках, которые он принес Мюррею. – Том Джонсон, Кэролайн Джонсон?

Анонимную открытку прислали на годовщину смерти Кэролайн Джонсон, а значит, расследование нужно было сосредотачивать именно на ней, но, поскольку ее смерть столь очевидным образом была связана со смертью ее супруга, Маккензи намеревался изучить все данные с самого начала.

– Да, они-то мне и нужны. Спасибо.

Деннис положил на стойку книгу для записей и пододвинул ее к Мюррею. На каждой странице формата А4 виднелись аккуратные колонки с подписями: кто взял какой документ из архива, когда вернул. Страницу испещряли подписи. Маккензи взял ручку, но остановился.

– Слушай, ты не будешь против, если… – Он посмотрел на своего бывшего товарища по патрулю.

– Ты возьмешь документы не под подпись?

– Пожалуйста. Ты и оглянуться не успеешь, как я их тебе верну.

«Иногда, – размышлял Мюррей, выходя из архива с папками, – есть некоторые преимущества в том, что ты так долго работаешь на одном месте».

Он хотел просмотреть документы по дороге домой, но в автобусе прямо за ним сидело два полицейских из подразделения быстрого реагирования – галстуки и погоны скрыты флисовыми куртками. Они не заметили Мюррея (поразительно, насколько невидимым для окружающих ты становишься, стоит тебе выйти на пенсию), но тот не собирался афишировать свое присутствие с незаконно добытыми полицейскими документами в сумке. Уставившись в окно, он задумался о том, что скажет о деле Джонсонов Сара.