Второй, с черной окладистой бородой, чуть вьющимися, тронутыми на висках сединой, черными же волосами, щеголял в васильковой шелковой рубахе, свободных штанах из кожи и сапожках до колена. Сапожки были не простые, мягчайшей кожи, с загнутыми носками, коваными для танца серебряными подковками. Голенище правого сапога, оттопыриваясь, явно намекало о ножике-дружке. Словом, гости непростые: не то купчина-рус с приказчиком, не то леший разберет, кто такие.

Пока бородач, спрыгнув с воза, сладко потягивался, обладатель чалмы зарысил прямо к стражникам.

— Почтенные, — обратился он к караулу, — староста Вырвидуб с сыном и приказчиком товары кузнецов местных на торг везут.

— Всего три динара, да за воз втрое, — подал голос писец.

— Не втрое, а вдвое, почтенный, — быстро и вкрадчиво проговорил чалмоносец, ухитрившийся не представиться, — вас подводит память. Но хозяин выразил надежду, что доблестные стражники не откажутся от глоточка крепкой браги. — С этими словами в его руках, как по волшебству, появилась полуведерная бутыль браги. Стражники радостно загалдели, — А вас, почтеннейший господин старший писарь, он просил принять вот это, — нежно проворковал приказчик. Чалма снялась, и в руках у ловкача оказались десять динаров, в мгновение ока перешедшие к писарю, который увлеченно зачеркал в книге.

— Отворяй ворота, — заорал старший караула, багроволицый толстяк со шнуром десятника, — пока старшего нет.

Створки ворот распахнулись, и прямо перед предвкушающими выпивку стражами оказался усатый сотник.

— Ага, попались, проклятые пьяницы!

На лицах стражи появилась покорность судьбе. Сзади воза кто-то из стражи громко шепнул соседу: — Ну, все, прощай бутылочка. Сейчас себе заберет, а ночью вылакает.

Бородач шагнул вперед и обратился к усатому сотнику: — Почтенный, у меня есть к вам дело. Давайте отойдем на пару слов.

Они направились к караулке. Тем временем приказчик в чалме обратился к страже: — Ну, че, пьем или мух ловим?

С этими словами он откупорил бутыль. Повторять не пришлось, все, даже писец, успели приложиться к бутыли. Не пил только приказчик, объяснив это так: — Братва, мне еще сегодня с хозяином разбираться, а то еще обсчитает, гадюка. Вот завтра возьму расчет и вместе посидим в «Хромом Дельфине», всех приглашаю.

Позиция приказчика была встречена пониманием и бурной выпивкой за его здоровье. Даже появление сотника, у которого теперь что-то глухо побрякивало в кошельке, не смогло нарушить веселье. Взглянув на раскрасневшихся бойцов, отец-командир махнул рукой и, буркнув: «А ну вас к шайтану», направился обратно в караулку.

Бородатый вскочил в повозку, когда приказчик уже ухватился за вожжи, и она, миновав ворота, въехала в лабиринт узких улиц… Свернув в какой-то глухой тупичок без окон, воз остановился. Огладив крашеную бороду, Рогволд тихонько окликнул: — Василько! Чадо мое, мы приехали. Из глубины воза раздался голос орка: — Да, батюшка.

Ведьмак Винт, сидевший рядом с Рогволдом, сорвал чалму с головы. Все получилось даже лучше, чем надеялся Филин. Талисман в городских воротах не сработал, и не пришлось рассказывать страже дивную историю о ведьме, превратившей сына в чудовище, которого, по легенде, придуманной хитроумным Филином, батюшка привез к великому магу Сулейману, дабы тот снял чары с деточки. Рогволд не мог без смеха смотреть на орка, одетого в детские штанишки и рубашонку и с мешком на голове, в котором были сделаны дыры для глаз.

Во всяком случае, главное было сделано Они проникли в Ашур, и теперь путь, по которому они с Уруком двинутся дальше, во многом зависел от ведьмака Ратибора по прозвищу Винт.

Пошел третий день, как лес, расстилавшийся до горизонта, принял под свои своды семерых путников. Далека дорога к палатам славного князя Яромира. Посланцы Филина двигались в лесу бесшумно, подобно рыбам, скользящим по дну рек. Даже на привалах и ночевках они почти не говорили между собой. Вовремя брошенное слово, точный жест — вот и все их беседы. И даже во время сна не снимал шлем с глухим забралом низкорослый, с кривыми ногами наездника Алимбек. Гордый сын пустыни впервые был в лесах русов, но даже под забралом его лицо оставалось бесстрастным. Единственное, что беспокоило Алимбека, так это дурацкий, тяжелый, прямой клинок русов, который красовался на его бедре вместо привычной и легкой сабли. Непривычный к пешему хождению, на каждом привале гордый араб валился с ног от усталости Но, сцепив зубы, он вставал, снова и снова брался за тяжелую железяку и до черных кругов в глазах отрабатывал удары и блоки.

Но как ни скрытно шли посланцы и следующая за ними по пятам дюжина бойцов, приставленная для призора, как ни петляли они, путая следы, незримые тени не спускали с отряда глаз. Первым неладное подметил экспансивный смуглокожий Карло. Темноглазый, не похожий на классического ведьмака-зеленоглазку, уроженец Неаполя, неведомыми ветрами занесенный в земли ведьмаков, славился среди ратников мудрой, кошачьей осторожностью. Поговаривали, что у себя на родине он крепко повздорил с каким-то Доном. Кто такой этот Дон и чего они не поделили, Карло наотрез отказывался отвечать, делая вид, что не слышит или не понимает. Единственное, что поняли ведьмаки, что в эту историю замешаны, по словам неаполитанца, дела Семьи. Именно Семьи, с большой буквы. Впрочем, его быстро оставили в покое. Боец он был добрый, из лука бил точно, знал, и за какой конец меча хвататься. Да и ножом он владел так, что со стороны залюбуешься — хоть пырять, хоть метать, хоть птицу на лету сбивать.

К вечеру, когда лес окутался сумерками, один из следящих подкрался слишком близко Подметив краем глаза справа от себя легкое, почти незримое беззвучное движение у самого низа исполинской сосны, Карло молниеносным движением сорвал с перевязи метательный нож. С глухим стуком лезвие вонзилось в ствол, раздался еле слышный не то стон, не то всхлип. Вскочившая на ноги тройка лучников метнула стрелы на звук. Соглядатай не принял боя.

Когда подскочившие мечники оказались под сосной, они увидели лишь нож, почти на половину лезвия вошедший в необъятный ствол, намертво прибив к нему кусок плоти. От ствола в сторону тянулась кровавая дорожка, резко обрывающаяся в пяти шагах. Стало ясно: нож Карло поразил не зверя. Только собрав все силы, Бронеслав, крепкий, видавший виды мечник, смог выдернуть из дерева брошенный неаполитанцем нож.

— Ну и лапища у нашего Карлы, — бросил он чуть хромающему Радосвету и его родному брату-близнецу Радомиру. — Сейчас посмотрим, что это завелось в наших лесах?

Он положил кусок странной плоти, отсеченной ножом, себе на ладонь и двинулся к костру. При свете костра по очереди рассмотрев, что лежало в ладони Бронеслава, и русы, и араб, и Карло только смогли пожать плечами. В покрытой мозолями руке лежала верхняя часть остроконечного уха, покрытого тончайшими длинными волосами, цветом напоминающими яркое золото.

С тихим шорохом из темноты, прямо в голову ярко освещенного светом костра Карло, устремилась стрела. Коротко свистнул вороненый, для ночного боя, когда враг бьет на блеск клинка, меч Радомира. Тихий лязг — и белооперенная стрела вонзилась в землю. Казалось, древко дрожит от бессильной злобы. С недоброй усмешкой Бронеслав сунул кусок плоти врага за пояс, подхватил с земли бурдюк с водой и быстро загасил костер. Потом, отбросив Алимбеку опустевший кожаный мешок, поднес ладони ко рту. Дважды ночь прорезал стон выпи, и дважды ответил ей вдалеке хохот филина…