Я не был, строго говоря, заключенным – скорее ученым, работающим день и ночь в замкнутом пространстве, создавая лучшие по качеству и более портативные балантхасты. Более точно настроенные на вынюхивание магии. Иногда я забывал о своем положении. Когда работа шла хорошо, я настолько уходил в нее, как когда‑то у себя в мастерской.

Стыдно, однако следует сознаться: иногда я с наслаждением отдавался той полной изоляции, которую обеспечивала камера. Когда нечем заняться, кроме как работать, можно горы свернуть.

– Ну посмотри, я тебе сладкое принесла, – теребила меня Пайла. – Ты же любишь.

Она сидела с той стороны решеток моей мастерской, протягивая мне еду.

Я сел, глядя на нее.

– Мне теперь есть не хочется.

– Вижу. Ты худеешь.

– Я всегда был худой.

Пайла грустно смотрела на меня:

– Прошу тебя! Если не хочешь есть ради себя, поешь хотя бы ради меня. Ради Джайалы.

Я неохотно встал, пошел к ней, по‑стариковски шаркая.

– Ты плохо выглядишь, – сказала она.

Я пожал плечами. Последнее время меня мучили кошмары. Часто мне снилась река моих жертв. Во сне безвольные людские тела текли по улицам туда, где стоял, ожидая, палач – мясник в клобуке, перерубающий им шеи. Топор взлетал, как серп на жатве, головы катились во все стороны. А я стоял у истока реки, бросая в нее всех подряд. Поджигал их голубым огнем, а потом швырял в течение, и река несла их, вертя и качая, к последнему водопаду – плахе.

Пайла протянула руку сквозь решетку, сжала мои холодные пальцы. У нее на коже виднелись морщинки, ладони поражали неожиданной сухостью. Я подумал, что эти руки были когда‑то мягкими, в дни ее молодости, но не мог такого припомнить. Она сжала мне пальцы, и я, вопреки всем обещаниям самому себе, припал к решетке, прижал ее пальцы к своей щеке.

Тяга к ее теплу – против этого я почти не мог устоять. Магистр Скацз предложил нам «облегчение», как он выразился, но после первого нашего свидания так сально осклабился, предлагая новое, что я не выдержал и плюнул ему в лицо. Его это так разозлило, что он запретил пропускать ко мне Пайлу почти на полгода. И лишь когда я пригрозил перерезать себе горло осколком стекла, он смилостивился и снова разрешил ее визиты, хоть теперь мы виделись через решетку. Я целовал пальцы Пайлы, страстно нуждаясь в ее доброте и человечности, потому что сам стал черствым и смердящим кровью.

В нескольких футах от нас сидел стражник, полуотвернувшись всем корпусом, создавая подобие уединения. Его звали Джаиска. У него была семья, усы надлежащей длины, свидетельствующей о трех сыновьях, и все они пошли по его стопам в стражники. Вполне приличный человек, желавший создать нам какую‑то возможность пошептаться через решетку.

Не то что Изаак, который обожал потчевать меня рассказами о виденных им казнях, происходящих из‑за моего изобретения. Он говорил мне, что на пятьдесят миль от Каима не найти теперь домовладельца, что не прошел бы проверку балантхастом. Головы выставлены теперь не только на городских воротах, но и на широком мосту, перемахнувшем через Сулонг и соединившем Каим с его меньшим братом. Голов столько, что мэру надоели горы трофеев и он распорядился просто сбрасывать тела в реку – пусть плывут в море.

– Как Джайала? – спросил я.

– Лучше, чем ты. Расцветает наша красавица. И растет. Скацз опять не разрешил мне ее привести, но с ней все хорошо. В этом ты можешь не сомневаться. Скацз – зло, но он в восторге от твоей работы и потому заботится о нас.

– Чужие головы в обмен на сохранение наших. – Я оглядел мастерскую. – Сколько я убил людей? Сколько крови на моих руках?

– Об этом нет смысла думать. Они пользовались магией, что всегда было запрещено. Не безвинные овечки идут под топор палача.

– Не забывай, что и мы пользовались магией. И остаемся в числе смертников, спасибо Скацзу.

– Не стоит о таком думать, только с ума сойдешь.

Я посмотрел на нее с горечью:

– Я тут уже два года, и все еще не нашел спасения в безумии. Так что вряд ли найду.

Она вздохнула:

– Как бы там ни было, но теперь все пошло на убыль. Меньше стало желающих испытывать розыскные способности мэра. – Она придвинулась ближе. – Говорят, теперь он проверяет наличие средств магии только на людях слишком богатых или чересчур влиятельных. Этих он вынюхивает со всем старанием и конфискует имущество.

– И никто не сопротивляется?

– Многие пытаются, но он пользуется поддержкой. Крестьяне, живущие возле терновой стены, говорят, что наступление плетей замедлилось. Кое‑где стену даже отодвинули. Впервые за много поколений – стену отодвинули!

– Отодвинуть можно было бы на мили, если бы мэр попросту использовал балантхаст по прямому его назначению.

– Что уж об этом думать. – Она протолкнула матерчатый сверток с хлебом через решетку. – Вот. Ну поешь, пожалуйста.

Но я помотал головой и отошел, не взяв приношение. Мелочно, конечно, и я осозновал это. Но сорвать зло было не на ком. Мелочный бунт – вместо настоящего, на который мне не хватало духу.

Пайла вздохнула. Я услышал шуршание, потом ее слова, обращенные к Джаиске.

– Дай ему, когда передумает. И себе возьми. Не позволяй ему уморить себя голодом.

И она ушла, оставив меня с моей мастерской и машинами убийства.

– Не держи на нее зла, – сказал Джаиска. – Она остается с тобой и твоей дочерью, хотя запросто могла бы уйти. Старина Скацз ей не дает покоя. Пристает и пристает.

Я обернулся:

– В смысле?

Он пожал плечами:

– Пристает.

– Она такого не говорила.

– Тебе – нет. Не хочет, чтобы ты глупостей натворил.

Я вздохнул, устыдившись своего ребячества:

– Я ее не достоин.

Джаиска засмеялся:

– Никто никого не достоин. Ты их завоевываешь и каждый раз надеешься, что это навсегда. – Он протянул мне хлеб: – Мог бы и поесть, пока свежий.

Я взял хлеб и отрезал ломоть на рабочем столе. Отрезал и Джаиске. Аромат меда и розмарина – в сочетании с вонью мелии и мяты и гари от углей из очага, где плавилось стекло.

– В странном мире мы живем, – сказал я, показав на рабочий стол. – Все эти месяцы усиленно искали магию, а теперь Скацз вдруг опять требует балантхастов, уничтожающих терн. Может быть, он и правда решил снести стену зарослей?

– Ну, в каком‑то смысле, – фыркнул Джаиска. – Он вырубает в терновнике новые земли для друзей – своих и мэра. Для тех, кто им наушничает. Для любимых стражников.

– И тебе тоже достанется надел?

Джаиска пожал плечами: