– Все в Мексике законно, особенно для нас, stupido[24],– Рамирес осклабился на свой обычный отвратительный манер. – Мы задаем правила.

– Мы не ведем наблюдение за сеньорой Мельник. Она нас не интересует. Мы следим за профессором Трентом.

– Ах, этот крысеныш! Как я ненавижу этого сукиного сына.

– Ну вот это другое дело! – Рамирес хлопнул Дона по плечу.

– Во что он втянул мою бедную крошку? Господи боже, это же не связано с коммунистами? Она же попадет в черные списки…

Мужчины обменялись взглядами. Киндер произнес:

– Это вообще никак не касается ни тебя, ни твоей жены. Это внутреннее дело, вопрос государственной безопасности. Давай допивай пиво, и мы отвезем тебя домой. Завтра все будет в порядке.

– «И увидел он, что это хорошо», – встрял Рамирес.

– Лупе, блин, заткнись, сделай милость.

– Окей, затыкаюсь.

– Не пойдет, – сказал Дон, который, ко всему прочему, еще и крепко перебрал. – Она не проведет еще одну ночь, занимаясь черт знает чем в компании мистера Швеция. Нет уж, господа хорошие. Секретный агент Киндер, подручный Рамирес и вы, пара громил, я настаиваю, чтобы вы немедленно препроводили меня в эти ваши драгоценные руины.

Он шлепнул по столу ладонью для пущего эффекта.

– Но, señor… Что вы собираетесь делать, если мы их найдем?

– Вызову его на дуэль. У кого-нибудь есть пистолет? – Дон покачнулся, чуть не свалившись со стула, но Рамирес и один из вышеупомянутых громил, Гюнтер, подхватили его.

– Ay yi yi,[25] – Киндер покачал головой, снова переглянувшись с друзьями. – Что ж, как скажешь. Монтойя предупреждал, что ты не из уступчивых. Лупе, мои извинения. В таком случае поехали. Ondalay [26].

Гориллы Гюнтер и Клаббо отвели Дона в машину – ноги его не слушались после такого выброса адреналина, потери крови и обильных возлияний. Все трое разместились на заднем сиденье, Дон сидел посередине, положив голову на плечо Клаббо. От Клаббо исходил довольно приятный запах: смешанный аромат выпивки, курева и одеколона. Киндер ударил по газам, и машина снова понеслась по петляющей дороге, увозя закемарившего Дона все дальше от города, в ночную тьму.

– Я из кельтов, – сказал Рамирес.

– Из кельтов, да? – пьяно пробормотал Дон. – Не зря мне показалось, что в тебе есть что-то необычное.

– Мой клан особенный. Настоящие белые вороны. Мы мутили нехилую движуху, hombre. Мы танцевали под музыку древних черных богов.

– Небесная музыка, – голос Киндера был исполнен меланхолии. – Славные, наверно, были денечки.

– Не грусти, compadre [27]. Крутится, вертится шар голубой – славу Червю воспоем мы с тобой! – Клич был подхвачен Киндером и молчавшими доселе Клаббо и Гюнтером.

– Моя жена была бы рада с тобой пообщаться, – сказал Дон.

– Еще как!

– Заткнись, Лупе! А то чувак сейчас перелезет сюда и надерет тебе задницу, – Киндер слегка прижал педаль тормоза и резко вывернул руль, из-за чего все повалились набок.

Потом они снова расселись, и после небольшой паузы Рамирес забормотал, словно разговаривая сам с собой:

– Ага, ага, ага. Мы были в Британии, чувак, во времена падения Западной Римской империи, втыкали перья под ребра этим поганым макаронникам. Мы белили волосы известью и шли в бой голяком, выкрасив себя в красный и синий. Мы шагали в огонь, резали головы врагам, а из черепов делали вазы для фруктов. У меня в берлоге есть одна такая. Мы делали оружие из меди, бронзы и кремня. Когда не хватало putas [28], мужики пендюрили мужиков, а собаки драпали от страха. Все драпали от страха, завидев нас. Так что ты ко мне не лезь, – в зеркале заднего вида Дон поймал его безумный взгляд и слабо помахал в ответ рукой.

– Никто к тебе не лезет, – сказал Киндер.

Они с Рамиресом передавали друг другу косяк, и «кадиллак» выписывал широкие, величественные вензеля вокруг выцветшей разделительной полосы. Где они находились, сказать в темноте было трудно, но создавалось ощущение, что в горах.

– Я в порядке, – отозвался Рамирес после хорошей затяжки. Он поймал в зеркале взгляд Дона и сделал большие глаза: – Веди себя хорошо, щеник. Ты под наблюдением.

Что-то огромное и темное заслонило звезды, и уткнувшийся Гюнтеру под мышку Дон понял, что его инстинкт не обманул – они действительно были в горах. Хотя они и так забрались уже высоко, до вершины, накрывшей «кадиллак» своей огромной тенью, было еще далеко. Теплое дуновение ветра наполнило салон характерным густым запахом цветочной пыльцы и древесного сока; в машине стало неприятно влажно, как в сауне, от чего рубашка Дона моментально прилипла к спине, а в его воображении возникли образы ацтекских зиккуратов, увитых лианами, ужасная тень крылатого ящера, скользящая над цветистым ландшафтом, ацтекская принцесса, нагая, как пламя, и нависшая над ней грозовая туча, грозящая, как минимум, бурей: клубок разматывающейся пряжи, потрескивающий разрядами молний и стремительно приближающийся. Он застонал, Рамирес коротко хохотнул, и тут машина остановилась.

Дон попытался сбежать сразу, как только открылись дверцы: заехал головой в челюсть Гюнтеру и попробовал перебраться через Клаббо, пустив в ход локти и ногти. Удар, нанесенный Гюнтеру, произвел не больший эффект, чем тот, который получил в баре Киндер. Гигант ухватил Дона за пояс, и вдвоем с Клаббо они вышвырнули его из «кадиллака». Дон приземлился лицом в пыль, и громилы принялись небрежно обрабатывать его ребра и бедра ногами, пока у него не перехватило дыхание, и он не перестал кричать.

Киндер остановил избиение.

Гюнтер и Клаббо подняли Дона, протащили его в свете фар к поросшему мхом валуну и прислонили к нему. Дальше все происходило словно во сне – кто-то снял с него пиджак и рубашку; одним движением сдернул пояс и брюки; все это полетело в холщовую сумку, которую держал в руках Киндер. Дон не сопротивлялся, его руки и ноги были словно налиты свинцом, а сознание затуманено.

В этом состоянии полубреда он был далек от того, чтобы сопротивляться или обижаться.

– Что, продадите в рабство на галеры? – поинтересовался он, чем вызвал у всех усмешку.

Рамирес похлопал Дона по руке, следя за тем, чтобы не запачкаться в крови, которая хлестала у него из носа и сочилась из так и не затянувшейся раны от собачьего укуса. Собственные ноги и бедра казались Дону отбивной котлетой и выглядели не лучше, чем задняя часть оленьей туши после столкновения с автомобилем, но боль к этому времени уже почти притупилась. В густых кустах, окружавших их, стрекотали насекомые. Камни и гравий повсюду, смутные очертания утеса на самой границе светового луча, темный зев пещеры. На бледной поверхности скалы было нарисовано перевернутое распятие и грубый абрис головы дьявола, наряду с другими символами и глифами, значения которых Дон не знал.