Американской республике. А, вообще, последнее время на Туамоту живу, в Островной Тихоокеанской республике. Я сюда только сегодня прилетел, потому что торжественные встречи, как и горькие проводы, мое главное увлечение.

Номер Первый плохо врубается — видно, мало занимался с обучающим компьютером. А мне и самому интересно, и помочь командиру хочется, поэтому говорю непонятно чьему Александровичу:

— Ты не виляй, давай, вчерашний туамотовец, а объясни герою долгожданному: почему все по-русски спикают, и, главное, воевала ли Россия с Америкой?

Задумался Александрович, наморщился.

— Почему Мировой Союз на этом языке разговаривает, я точно сказать не берусь — языковедение не входит в мои увлечения. А ваш вопрос насчет войны я, наверное, не совсем правильно понял. Кому же придет в голову между собой воевать, а, особенно, с Россией-матушкой?

Тут я вздыхаю облегченно и наезжаю на номера Первого со всей язвительностью:

— Ну, что, слыхал, фашист номер Первый, убежденный натовец? Все бы вам, американской военщине, из-за пустяков локальные конфликты между мной и номером Восьмым устраивать!

— Простите, профессор, — шепчет понуро номер Первый. — Признаюсь, что сделал поспешные и ошибочные выводы. Очень уж все неожиданно.

— Я, — говорю, — на Марс улетал еще неожиданнее, но товарищам по долгожданной экспедиции нервы не портил из-за того, что здесь тогда по-американски разговаривали.

Постепенно дошли мы до выхода и уткнулись в полуразрушенную бетонную колонну. У самого подножия — маленький "ВазоМиг" из блестящего металла и потемневшая плита с английской надписью.

Номер Первый вытягивается, честь отдает и надпись вслух читает:

— Неизвестному российскому летчику — благодарная Америка.

И я тоже честь отдаю и слезу смахиваю. И при этом чувствую, как сзади кто-то мою свободную от чести руку берет и тихонечко поглаживает.

Идем мы с Мартой дальше рука об руку, забыв о территориальных претензиях, и в прозрачном десятиместном шаре садимся рядом. Но перед тем, как взлететь, я вижу невдалеке знакомое лицо Александровича и зову его с нами.

Много у меня вопросов к Александровичу, даже не знаю, с чего начать.

— Это вы всех космонавтов, — спрашиваю, — таким всемирным праздником встречаете?

И опять морщит лоб задумчивый туамотовец.

— Вообще-то, нет на Земле никаких праздников, потому что и будней нет. А вот кто торжественными встречами увлекается, те, действительно, со всего мира собрались. А те, кто не увлекается, но интересуется, по стереовидению смотрят. Ваш корабль еще двадцать лет назад пространственно-временным локатором засекли и Центральному Правительству в Москву-Петербургскую сообщили. А они сразу всему Союзу объявили, что это и есть та самая, долгожданная экспедиция. Почему долгожданная, я затрудняюсь сказать — история космоплавания не является моим увлечением. Может быть, потому что в Космос давно уже не летает никто, даже на Луне дачные участки забросили. Жизнь на Земле гораздо прекраснее.

Больше мне ничего не удалось узнать. Развернулась под нами плоская зеленая крыша Центра Дискуссий и Конференций, и упал наш шарик, не коснувшись бортов, прямо в центральную лузу. А внутри здания покинул нас заскучавший Александрович, потому что дискуссии и конференции не являются его увлечением.

Но другие энтузиасты нас встретили, выделили помещение, в воздухоплавающие кресла усадили и сказали, что, как только мы отдохнем и соберемся с мыслями, можем сразу приступать к пресс-конференции.

Американцы кресла в кучу сдвинули, пошушукались, и в результате толкает номер Первый заявление:

— Дорогой профессор Супер! Решили мы с коллегами предоставить вам право сделать основной доклад от имени экспедиции, потому что…

Но Бычара до конца не выслушивает и подвергает мою кандидатуру яростной и необъективной критике:

— Никакой он, в натуре, не профессор! По блату в Космос пролез! Знаем мы, каким местом за него голосовали! Это я нефть нашел, а больше там базарить не о чем!

Я ключ-то на двадцать пять дюймов в "Спейсобусе" оставил, а тут и языка лишился от такой клеветы. Но номер Первый за меня горой стоит:

— Стыдно, профессор Би-Чара, поддаваться влиянию псевдонаучной зависти. Я за профессора Супера уверен не по причине его высокого воинского и научного звания, а потому что за двести двадцать лет работы в Космосе не встречал еще специалиста, столь сведущего в космической логике. А вы о своем открытии можете хоть сейчас идти докладывать.

Тут Бычара залился угрозами и вместе с креслом за двери вылетел.

— Спасибо, — говорю, — номер Первый, за оказанное доверие, а главное, за защиту науки от невежества. Только я от доклада отказываюсь и тебе, братан, спешить не советую. Давай, попросим день отдыха и немного оглядимся, осмотримся. Что-то в новой Земле мне не нравится.

— Ты прости меня, братан Супер, — отвечает номер Первый, — но слабоват ты в земной логике. Через день о нас уже забудут все и вернутся к другим увлечениям. А я должен до конца задачу выполнить: доложить о результатах исследований. Так что расслабься, чувачок уважаемый — сам же намедни гнал, что нет на новой Земле ни войн, ни опасностей. Кроме одной: грядущих последствий водородной цивилизации. А вот об этом наколку земелям дать мы просто обязаны.

— Не могу, — говорю, — расслабиться. Мы в России привыкли всегда начеку держаться. Чем светлее праздник, тем тяжелей топор под подушку кладешь. Поэтому я отсюда немедленно сваливаю. А ты, номер Пятый, пойдешь со мной?

— Нет, — отвечает номер Пятый. — Я останусь с командиром, профессор. Я при посадке на Марс сделал очень удачные спектрографии и успел показать их профессору по марсологии. А потом они куда-то пропали. Так я хочу описать их, хотя бы словесно, мировой научной общественности.

— А ты, номер Шестой? Неужели и ты, брат, расслабился?

— Я, брат Супер, опасность прямо задницей чувствую, — отвечает номер Шестой. — Но отсюда не уйду никуда. Я всю жизнь придурком был, так хочу хоть день побыть всемирным героем, невзирая ни на какие опасности.

А номера Восьмого я боюсь даже спрашивать, потому что вижу: остаюсь в одиночестве.

Она сама вдруг к коллегам обращается:

— Вы уж извините выходки профессора Супера. Он у меня всегда такой безалаберный… Пойдем, дорогой, на улицу, прогуляемся…

Встает с кресла, берет меня под руку и шипит на ухо:

— Я тебе, тиран, там скажу все, что думаю!

А на улице народ радостный, веселый, улыбчивый. Кто мимо идет, кто удивленно на настенные стереоэкраны пялится, с которых морда Бычарина про нефть орет, себе королевских почестей требует. Но вскоре морда пополам треснула и в стороны разъехалась. Появился номер Первый и на вполне приличной гражданской фене стал землянам докладывать о высокоразвитом марсианском сообществе и о причинах его деградации. И где всего лишь за какой-то час после посадки нахвататься успел?

Марта вздыхает укоризненно, со мной