все места, не стесняясь, натурально лапает, а номер Восьмой хоть и в жестком скафандре, но все равно себя неловко чувствует, вырывается.

Ну, я подхожу по-хорошему, за плечо его тяну, вразумить пытаюсь, как профессор профессора.

— Ведите себя прилично, Бычара. Здесь вам не Земля, а номер Восьмой вам не тореадор, между прочим.

А он в мою сторону плюется и продолжает нести какую-то околесицу, что прямо под нами нефти целое море плещется, и нефть эта теперь его, Бычарина, потому что Премьеру он сообщать ничего не собирается. А потом с разворота мне в ухо как шарахнет, так я и улетел в одну сторону, а шлем — в другую…

…Сижу на песке, смотрю: ракета стоит, рядом с ней три мужика в каком-то хитром механизме пинцетиками ковыряются.

— Что, мужики, — спрашиваю, — в космос собрались? Могу пособить, если чо как… У вас ключа-то побольше нет, что ли?

Один из них и отвечает:

— Есть в аварийном снабжении, на двадцать пять дюймов — шлюзовую дверь задраивать. А зачем вам, профессор?

Тут я вспомнил, кто я и откуда здесь взялся, события восстановил, ну, и своей идеей поделился:

— Да схожу, Бычару завалю.

Номер Первый на помощников косится и шепчет по-русски:

— Я как раз в другую сторону слушал то, что в одно ухо вам влетело.

Пулей летит в "Спейсобус", возвращается и ключ протягивает.

И я диким, натурально космическим коршуном бросаюсь на Бычару, от кулака его уворачиваюсь и с криком:

— Так на же, получи лицензию! — бью его прямо в лоб.

Ключ звенит и ото лба отскакивает, но Бычара послушным становится, номера Восьмого выпускает и стоит, задумавшись. А я успех развиваю, и справа, и слева ему по башке навешиваю. Бычара охотно отзывается, звенит мечтательно, покачивается, но не валится. Я и по затылку попробовал — та же история.

Номер Восьмой в себя пришла, шлем сбросила — глаза горят, и на меня кричит:

— Прекратите немедленно это издевательство! Как вам не стыдно, профессор, на живом человеке барабанить!

Я такой несправедливости возмущаюсь и отвечаю неосознанно едко:

— А кое-кому не стыдно было живому Бычаре малоизученным космическим клопомором прямо в орущую пасть пшикать?

Номер Восьмой как заревет, да как побежит прочь от "Спейсобуса", только ее и видели. А тут и Бычара, наконец, рухнул, было бы из-за чего ссориться.

— Куда это номер Восьмой так торопится? — спрашиваю номера Первого. — Ты ей что, срочное задание без моего ведома дал?

— Да какое там задание! — отвечает номер Первый. — Поволновалась леди, расстроилась. Сходить за ней надо, успокоить.

— Ну, так сходи, — удивляюсь я. — Или, давай, номера Шестого сгоняем?

А он вдруг смотрит на меня без обычного уважения, как на последнего, натурально, идиота поглядывает и говорит:

— Вам надо идти, профессор Супер. Именно вам. И назад особенно не торопитесь. Ночи здесь должны быть красивые, светлые.

Я повернулся и пошел вдоль канала. А номер Первый вслед кричит:

— Ее, между прочим, Мартой зовут. Записать, профессор, или запомните?

Номера Восьмого я быстро догнал. Два поворота проскочил, вижу: стоит фигурка одинокая, голову повесила, ногой песок разбрасывает.

Я пока за ней бежал, хотел сказать что-то замысловатое, а тут забыл — как отрезало. Подошел к ней сзади и говорю:

— Номер Восьмой, меня за тобой номер Первый послал. Только он думал, ты подальше убежать успеешь, поэтому приказал тебя всю ночь искать. Ночи здесь, говорит, светлые.

А она стоит, молчит, не шевелится.

— Номер Восьмой, нелогично нам, находясь в бескрайнем Космосе, из-за какого-то мелкого Бычары ссориться. Хочешь, вернемся и без ключа и баллончика просто его по скафандру отпинаем?

— Не хочу, — отвечает, но не вредно отвечает, а с капризными нотками.

Тут я решимости набрался, да и выпалил:

— А хочешь, Марта, я тебя укушу за задницу?

А она поворачивается, обниматься лезет и, закрыв глаза, вздыхает:

— Кусайте, Супер, милый, если считаете нужным. Я ведь в космической логике совсем еще девочка.

И стоим мы, обнявшись, посреди Марса, как два дурака, скафандрами друг к другу прижались, ничего вокруг не видим, только медленно куда-то проваливаемся.

А когда нас в песок с головами засосало, мы по причине наступившей темноты целоваться начали. Целуемся, скользим вниз в какой-то норе, вокруг песок шуршит, но дышится легко и свободно, как на поверхности.

Вдруг и поцелуи, и падение прекратились. Марта от меня отваливает и охает:

— Ой, марсиане! У нас контакт, Супер!

Мне-то эти марсиане и ни к чему совсем, потому что я первую вакуумную застежку у Марты на скафандре нашел и расстегнуть успел, но ничего не поделаешь — надо идти контачить. А впрочем, и идти никуда не надо — вон они перед нами стоят, голубоватым сиянием от стен подсвечены — люди как люди, только бошки огромные, а сами худющие, как по первому году в альтернативной колонии.

Я Марту за руку беру и говорю тихонечко:

— В случае возникновения непредвиденных языковых трудностей ты не лезь, я сам всех четверых уделаю.

И тут в голове у меня шуршать начинает, как песок пересыпается:

— Ваши мысли, земляне, как и ваше поведение, говорят о примитивности и безнравственности. И все же, мы ждали вас, земляне, и приветствуем в Высоконравственном Сообществе Бессмертных Обитателей Марса.

— Это вроде хора гималайских долгожителей, что ли? — спрашиваю у Марты.

Она мне шепчет:

— Они нас телепатируют, профессор. Вы о них ничего плохого не думайте. И обо мне тоже, пожалуйста.

А я ничего плохого и не думаю. Уродов и похлеще видал: вон по ящику их сколько после Пятилетней Атомной Войны показывали. А про Марту — тем более, только хорошее. Одни мысли про то, что у нее под застежками находится.

Но марсианам все равно чем-то контакт не нравится. Хоть рта и не раскрывают, но я чувствую, как они телепатически кряхтят и отплевываются.

А потом опять шуршать начинают, что всему ихнему Сообществу этот контакт до лампочки — у них и без такой халявы развлечений немеренно. А эти четверо — члены какого-то благотворительного кружка, что ли. Как те старушки, которые голубей и бездомных собак подкармливают. Они за посадкой "Спейсобуса" следили и кислородную продувку поверхности обеспечили. Вот и нас с Мартой в свою берлогу затащили, хотя и не без отвращения, чтобы познакомить со своими достижениями и развлечениями, и чтобы мы, два первобытных чучела, тут же и повесились от величия марсианской цивилизации.

— Мы тоже на Земле кое-чего достигли, — говорит Марта обиженно.

И я ее поддерживаю:

— У нас кроты не хуже роют, даже светом не пользуются. И ничего — сидят в земле,